Художественная литература

Израиль Моисеевич Меттер

Дамка

Никто не знал ее настоящего имени, да и, по правде сказать, вряд ли оно у нее когда-нибудь было. Женщины, увидев ее впервые, восклицали: -- Какая прелестная собачка! Поди сюда, песик. Как тебя зовут? Мужчины говорили короче: -- Ну и псина!.. С ума сойти... И собаке тут же давали имя, а через двадцать четыре дня, когда состав отдыхающих сменялся, оно забывалось. Случалось, что в разных корпусах ее называли по-разному. Однако чаще всего ее почему-то крестили Дамкой или Милкой. Она отзывалась на все клички, ей нравилось, когда к ней обращались, и возможно даже, у нее в ответ тоже возникали какие-то слова, но никто из окружающих, к сожалению, их не понимал. Трудно описать, какой она была породы. Люди, ничего не смыслящие в собаках, простодушно полагали ее дворнягой. У них недоставало терпения внимательно всмотреться в нее. В том-то и дело, что Дамка вовсе не была беспородной, но только этих пород намешано в ней было множество. Одно ухо бдительно стояло у нее, как у овчарки, а другое, переломившись, висело, как у гончака. Если же случалась насущная необходимость, то Дамка ставила торчком или укладывала плашмя оба уха -- совершенно очевидно, что ее нисколько не беспокоили вопросы фасона или моды. Что касается хвоста, то она владела им виртуозно: сию минуту вы ясно видели, что хвост этот был завернут бубликом, как у заправской лайки, а через мгновение мимо вас мчалась та же Дамка с хвостом, вытянутым упруго, как у борзой. А ноги у нее, к сожалению, были коротковаты -- тут ее родословная, запутавшись, очевидно, в немыслимой помеси, сработала впопыхах, как попало, лишь бы закончить эту невиданную доселе личность. Работы у Дамки было по горло. Она сама установила для себя круг своих обязанностей по Дому отдыха. Дважды в месяц она выходила на станцию встречать отдыхающих. Она садилась метрах в двадцати от железнодорожного полотна и ждала. На станции стояла тележка, в которую был впряжен пожилой сонный мерин. Кладовщик Коротков выезжал к поезду помочь отдыхающим управиться с чемоданами. Когда тележка оказывалась груженной багажом и мерин, продолжая дремать, разворачивался к дому, Дамка скромно подбегала к приезжим. Она учтиво обнюхивала каждого, принимая его этим самым в свое хозяйство. -- А это наш Кабыздох, -- говорил Коротков, указывая прутом на собаку. Имеется такое научное мнение, что пес портится, если в течение его жизни ему приходится несколько раз переходить из рук в руки, меняя хозяина. Жизнь Дамки сложилась так причудливо и беспечно, что она не удосужилась завести себе постоянного хозяина, и, может быть, поэтому ее сердце вмещало в себе любовь к людям вообще, а не к кому-нибудь персонально. Она даже терпеливо сносила мелкие несправедливости, выпадающие на ее долю, отлично понимая, что человек может быть чем-то раздражен, озабочен и ему в данный момент не до нее. Надо было только тактично перетерпеть грубость, не навязываться, и люди опоминались. Заметила Дамка, что лучше всего иметь дело с человеком, когда он один, а не когда их много. Каким путем ей удавалось с ходу распознавать людей, живущих именно в ее Доме отдыха? Возможно, когда-нибудь наука возьмется ответить и на этот вопрос. Рабочий день Дамки начинался с самого раннего утра. Чуть свет она появлялась неизвестно откуда -- никто не знал, где она спит, -- и торопливо, озабоченно обегала свою территорию, проверяя, все ли в порядке. Если во время этой контрольной пробежки появлялся на крыльце человек, которому не спалось на новом месте, Дамка деликатно приближалась к нему, гостеприимно помахивая хвостом. Она делала это не для себя, а для него, чтобы показать ему, что он не одинок в этот ранний час. Человек радовался собаке, присаживался подле нее на корточки и произносил какую-нибудь чепуху, вроде: -- Ну, здравствуй. Барбос. Как живешь, миляга? Потом принимался слишком сильно чесать ей бок, чего, в общем, Дамка терпеть не могла -- в этом месте у нее уже была натерта мозоль, -- но Дамка заметила, что людям нравится делать это, и стойко переносила неприятное ощущение. Самое хлопотливое, трудное время начиналось для нее после завтрака. Часть отдыхающих следовало проводить к Щучьему озеру. Здесь кто-нибудь непременно бросал палку далеко в воду и требовал: -- Принеси. Или даже говорил слово, которого она толком не понимала: -- Апорт! Дамка кидалась в озеро, молотила передними лапами по воде и раз двадцать кряду приносила отдыхающим различные предметы, вероятно весьма необходимые им, потому что иначе чего ради они стали бы прибегать к Дамкиной помощи. Люди укладывались на песок загорать, а ей некогда было разлеживаться, она спешила домой. Здесь ее уже ждали. Новичок стоял у калитки, а кладовщик Коротков объяснял ему: -- Пойдете прямо, потом у водокачки возьмете правее, обогнете голубую дачу, подыметесь на взгорок, завернете на левую руку... Да нет, заплутаетесь, вам не запомнить. Погодите, вот Кабыздох вас проводит. -- Но откуда же он знает, что мне надо на почту? -- спрашивал отдыхающий. -- Он все знает. Такая паршивая собака, от нее ни черта не скроешь. Вы только станьте на ту тропинку и возьмите в руки письмо, она, зараза, сразу поймет, что вам на почту. История обостренных отношений Короткова с Дамкой была несложной. Подле кухни стояла ее миска, в которую повар два раза в день выливал остатки еды. Против этого норми рованного расхода продуктов Коротков не возражал. Но помимо того всякий отдыхающий считал своим долгом трижды в день, выходя из столовой, прихватить что-нибудь для собаки. Больше всего перепадало ей от худосочных людей. Толстяки съедали свой рацион без остатка, а худощавые тащили все: кашу, яичницу, рыбу, колбасу, масло. Сердце буквально сжималось у Короткова, когда он наблюдал эту картину, -- уходили харчи, годные для кормления его поросенка. Дамка была сыта и без этого добавка, но вежливо ела из рук, не желая обижать гостеприимных хозяев. По вечерам она приглашала на пир соседских собак со всего поселка, и это окончательно выводило Короткова из себя. Он даже ходил к директору Дома отдыха с предложением купить капканы и расставить их вокруг территории, но директор отказал, ссылаясь на перерасход по безлюдному фонду. И тогда Коротков решил избавиться от Дамки каким-нибудь вполне человечным способом. Выбрав ненастный день в конце осени, он взял с собой повара и велел ему прихватить Дамку; все трое поехали на электричке в город за восемьдесят километров. В городе Дамка чувствовала себя неуютно, она жалась к ногам повара, напоминая ему всячески, что она тут и что им обоим лучше поскорее убираться из этого ада домой. Коротков не стал делиться своими черными планами с поваром. Выйдя на привокзальную площадь, кладовщик сказал: -- Ты, Алексей Иваныч, иди в курортторг, а мне надо на базу. Я обернусь быстренько и забегу за тобой. Кабыздох пойдет со мной. Повар ушел, и, чтобы Дамка не побежала за ним, Коротков придержал ее за шею. Дамка дрожала от трамвайных звонков и городского скрежета. Как только повар окончательно скрылся из вида, Коротков двинулся в противоположную сторону, поманив за собой собаку. Она покорно засеменила рядом с ним. На шумном перекрестке кладовщик внезапно рванулся в сторону и повис на подножке проходящего трамвая. Дамка на мгновение замерла, увидев Короткова исчезающим в вагоне, затем ринулась за трамваем прямо по мостовой. В первую секунду она легко догнала вагон, набиравший скорость на повороте, и побежала вровень с площадкой, весело-беспокойно задрав голову и стараясь превратить все это в игру, в шутку. Короткову даже чуть было не стало жаль собаку, но тут он с яростью вспомнил, какое количество пищи уплывает из-за нее на сторону, и взял себя в руки. Кто-то из пассажиров трамвая громко сказал: -- Товарищи, никто из вас не потерял собачки?.. Вон бежит за вагоном... Школьник, стоявший с краю площадки, указал на Короткова: -- Этого дядьки собака. Избавиться хочет. Пассажиры неодобрительно взглянули на кладовщика. Он прикрикнул на школьника: -- Ну-ну, ты не очень! Небось полный ранец двоек везешь?.. Почем знаешь, что моя собака? В это время трамвай уже обогнул шумный бульвар -- здесь мчались сейчас все виды городского транспорта. Дамка оказалась между отчаянно сигналящим грузовиком и мягко подпрыгивающим троллейбусом. Пассажиры даже зажмурились от испуга и жалости. А школьник сказал, глядя на Короткова: -- Хорошо, что вы не хозяин собаки, если не врете. А то бы я вам показал, как мучить животных!.. И соскочил на ходу. На душе у Короткова было скверно, его как будто даже мутило от того, что он сделал, и, выйдя из вагона, он тотчас выпил две кружки холодного пива. Полегчало. В курортторге он встретился с поваром. Они быстро закончили дела, и только тогда повар вдруг хватился собаки: -- А где же Дамка? Блудливым голосом кладовщик рассказал, как Дамка будто бы снюхалась с каким-то кобелем на улице и исчезла. Сколько он ее ни звал, она не откликалась. -- А вообще, такого дерьма не жалко. Сука, она и есть сука. Пошли, Алексей Иваныч, до поезда примем грамм по полтораста. -- Я пить с вами не желаю, -- сказал повар. -- Ты что, очумевши? -- спросил кладовщик. -- Это почему же, интересно, не желаешь со мной выпить? -- Поскольку вы паразит, -- сказал повар. И выпили они в одном буфете, но раздельно. И в поезде не разговаривали, ехали в разных вагонах. Жизнь в Доме отдыха катилась своим чередом, и только старожилы иногда вспоминали Дамку: вот, дескать, был такой пес, разумный и вежливый, решительно все понимал, оправдывая свое высокое звание -- друг человека. Так прошло с полгода. И вот однажды, первого числа, часов в десять утра, как раз после завтрака, группа отдыхающих новичков вышла из ворот, направляясь к озеру на лыжах. Никто не знал дороги, спросили у проходящего мимо кладовщика, как ближе всего пройти к Щучьему. Кладовщик начал объяснять: -- Подыметесь на эту горку, обогнете пожарку, свернете на правую руку... Он вдруг замер, устремив глаза в одну точку. На ближайшем пригорке стояла Дамка, изготовившись вести людей к озеру. -- Дамка! -- сказал кладовщик, забыв на секунду, что ее зовут Кабыздохом. Собака подбежала к нему, повизгивая от радости, что вот наконец он нашелся -- хотя это стоило ей ужасных трудов и мученья, но она отыскала его, и теперь никуда от себя не отпустит. Потом она обнюхала деловито всех новичков, помотала своим грязным, обтрепанным хвостом и приступила к исполнению служебных обязанностей -- повела их к Щучьему озеру.

все книги автора