Художественная литература



Роберт Шекли. Па-де-труа шеф-повара, официанта и клиента

Роберт Шекли. Па-де-труа шеф-повара, официанта и клиента Robert Sheckley. Pas de Trois of the Waiter and the Customer (1971) Перевод В.Баканова Повар События, о которых я хочу вам рассказать, произошли несколько лет назад, когда я открыл лучший на Балеарских островах индонезийский ресторан. Я открыл ресторан в Санта-Эуалалии-дель-Рио - небольшом городке на острове Ивиса. В то время в главном городе острова уже был индонезийский ресторан, и еще один - в Пальме. Но все в один голос твердили, что мой, безусловно, лучший. Несмотря на это, нельзя сказать, что дела шли блестяще. Санта-Эулалия - крохотное местечко, сюда приезжают отдыхать писатели и художники. Это люди весьма бедные, но они вполне могли позволить себе рийстафель. Так почему бы им не бывать у меня чаще? Уж явно не из-за конкуренции ресторана Хуанито или той забегаловки, что в Са-Пунте. Отдавая должное омарам в майонезе у Хуанито и паэлье в Са-Пунте, хочу тем не менее отметить, что эти блюда в подметки не годились моим самбала, соте из курицы и особенно свинине в соевом соусе. Думаю, что причиной всему - эмоциональность и темперамент людей искусства, которым необходимо время, чтобы привыкнуть к новому. В частности, к новому ресторану. Я сам такой. Вот уже много лет пытаюсь стать художником. Именно поэтому, между прочим, я открыл ресторан в Санта-Эулалии. Арендная плата была невысока, готовил я сам, а подавал клиентам один местный паренек, он же менял пластинки на проигрывателе и мыл посуду. Платил я ему мало, но лишь потому, что больше не мог. Это был чудо-парень: работящий, всегда опрятный и бодрый. Если ему хоть немного повезет, он непременно станет губернатором Балеарских островов. Итак, у меня был ресторан "Зеленый фонарик", был официант, а вскоре появился и постоянный клиент. Я так и не узнал его имени. Американец - высокий, худой, молчаливый, с черными как смоль волосами, лет тридцати или сорока. Он приходил каждый вечер ровно в девять, заказывал рийстафель, ел, платил, оставлял десять процентов чаевых и уходил. Признаюсь, что насчет постоянного клиента я слегка преувеличил, так как по воскресеньям он ел паэлью в Са-Пунте, а по вторникам - омаров в майонезе у Хуанито. Но почему бы и нет? Я сам иногда обедал у них. Остальные пять вечеров сидел у меня, чаще всего в одиночестве, редко - с женщиной, порой - с другом. Честно говоря, я мог бы прожить в Санта-Эулалии, имея одного этого клиента. Не на очень широкую ногу, но мог. Тогда все было очень дешево. Разумеется, оказавшись в такой ситуации, когда более или менее зависишь от одного посетителя, начинаешь относиться к нему с особым вниманием. Я жаждал угодить ему и стал изучать его вкусы и пристрастия. Постоянному клиенту я подавал особый рийстафель - на тринадцати тарелках. Стоило это триста песет - по тем временам около пяти долларов. Рийстафель - значит "рисовый стол". Это голландский вариант индонезийской кухни. На центральное блюдо выкладывается рис и поливается саджором - овощным соусом. Затем вокруг сервируются такие блюда, как говядина-кэрри, "сате-баби" - свинина в ореховом соусе, жареная на вертеле, и "самбал-уданг" - печенка в соусе "чили". Все это дорогие яства, потому что в основе их - мясо. Кроме того, подаются самбал с говядиной, "перкадель" - яйца с мясной подливкой и различные овощные и фруктовые блюда. Ну и, наконец, арахис, креветки, кокосовый орех, жареный картофель и тому подобное. Все подается в маленьких овальных мисочках и производит впечатление целого вагона еды. Мой клиент обычно ел с хорошим аппетитом и приканчивал восемь или десять блюд плюс половину риса - отличный результат для любого лица неголландского происхождения. Увы, меня это уже не удовлетворяло. Я заметил, что клиент никогда не есть печенку, поэтому "самбал-уданг" пришлось заменить на "самбал-ати" - тот же самбал, только с креветками. Креветки клиент поглощал с особым удовольствием, особенно когда я не жалел его любимой ореховой подливки. Спустя некоторое время он стал прибавлять в весе. Это воодушевило меня. Я удвоил порции картофельных палочек и мясных шариков. Американец стал есть как истинный голландец. Он быстро полнел. Через два месяца в нем было фунтов десять или двадцать лишнего веса. Меня это не беспокоило, я стремился превратить клиента в раба моей кухни. Я купил глубокие миски и подавал теперь удвоенные порции. Я заменил "сате-баби" на "баба-траси" - свинину в креветочном соусе, так как к арахисовой подливке клиент теперь не притрагивался. На третий месяц он перешел границу тучности - в основном из-за риса и острого соуса. А я стоял у плиты, как органист за пультом органа, и играл на его вкусовых сосочках. Он склонял над мисками свое круглое и блестящее от пота лицо, а Пабло крутился рядом, меняя блюда и пластинки на проигрывателе. Да, теперь стало ясно: этот человек полюбил мою кухню. Его ахиллесова пята находилась в желудке, если так можно выразиться. Этот американец до встречи со мной прожил тридцать или сорок лет на белом свете и остался худым. Но откуда берется худоба? Я думаю, причина - в отсутствии еды, отвечающей вкусу данного индивидуума. Я выработал теорию, согласно которой большинство худых людей - потенциальные толстяки, просто не нашедшие своей потенциальной пищи. Я знавал одного тощего немца, который прибавил в весе, когда вел монтаж оборудования в Мадрасе и столкнулся с совершенно новыми для себя юго-восточными яствами. И еще одного прожорливого мексиканца- гитариста, игравшего в лондонском клубе: он утверждал, что полнеет только в своем родном городе - Морелии; причем во всей центральной Мексике любая другая пища на него вовсе не действовала, а вот в Оахаке, как бы ни были превосходны блюда, он неизменно худел. И знал англичанина, который большую часть жизни провел в Китае. Так вот, он заверял меня, что не может жить без сычуаньской пищи, что кантонская или шанхайская кухни его совершенно не удовлетворяют и что различия между кухнями в разных провинциях Китая гораздо больше, чем в Европе. Этот мой знакомый жил в Ницце, вкушал провансальские блюда разнообразя их красным соевым творогом, соусом "амой" и бог весть еще чем. И жаловался мне, что у него собачья жизнь! Как видите, поведение моего американца вполне объяснимо. Он, совершенно очевидно, относился к числу людей, не нашедших своей пищи. И теперь, поедая рийстафель, наверстывал упущенное за тридцать или сорок предыдущих лет. Истинный повар должен чувствовать ответственность за своего клиента. В конце концов повар - тот же кукловод: он манипулирует клиентами, как марионетками, играя на их вкусовых пристрастиях. Но я-то не истинный повар, я простой итальянец с необъяснимым пристрастием к рийстафелю. Самое горячее мое желание - стать художником. Я продолжал пичкать клиента рисом. Теперь мне казалось, что этот человек полностью в моей власти. Бывало, ночами я просыпался в холодном поту: мне снилось, что он поднимает расплывшееся лунообразное лицо и говорит: "Вашему "самбал-удангу" не хватает пикантности. Дурак я был, что ел у вас! Наши отношения кончены". И я безрассудно увеличивал порции, заменил вареный рис на жареный в масле с шафраном и добавил цыпленка в соусе "чили" с арахисом. Мне казалось, что мы оба - я у плиты, а он за столом - пребывали в каком-то бредовом состоянии. Он чудовищно раздался - этакая колбаса, а не человек, - каждый лишний фунт его веса служил доказательством моей власти. А затем внезапно наступил конец. Я как раз приготовил деликатес - "самбал-ати" - чистое безумие с моей стороны, если учесть вздувшиеся цены. Но американец не пришел, хотя я задержал закрытие на два часа. И на следующий вечер он не пришел. На третий - тоже. На четвертый день он вошел, неуклюже переваливаясь, и сел за столик. Ни разу за все время я не заговаривал со своим клиентом. Но в тот вечер я осмелился подойти, слегка поклонился и вежливо сказал: - Вы пропустили несколько вечеров, майн херц. - Да, к сожалению, я не мог прийти, - ответил он. - Надеюсь, ничего страшного? - Нет, просто легкий сердечный приступ. Но доктор советовал отлежаться. Я поклонился. Пабло ждал от меня указаний. Американец заправил за воротник гигантскую красную салфетку, купленную специально для него. Только сейчас я наконец осознал, о чем должен был давно задуматься: я убиваю этого человека! Я взглянул на горшки с мясом, на блюда с гарнирами, на горы риса и острых приправ. Это были орудия медленной смерти. И я закричал: - Ресторан закрыт! - Но почему? - изумился клиент. - Мясо подгорело, - ответил я. - Тогда подайте мне рийстафель без мяса, - сказал он. - Это невозможно, - возразил я. Рийстафель без мяса - не рийстафель. В глазах клиента появилась тревога. - Ну так приготовьте омлет - и положите побольше масла. - Я не готовлю омлеты. - Тогда свиную котлету - и пожирнее. Или, на худой конец, просто горшочек жареного риса. - Майн херц, кажется, не понимает, - сказал я. - Я подаю исключительно рийстафель и делаю его по всем правилам - или вообще ничего не готовлю. - Но я голоден! - воскликнул клиент плаксивым голосом. - Можете полакомиться омарами в майонезе у Хуанито или паэльей в Са-Пунте. Вам не привыкать, - добавил я, не в силах удержаться от сарказма. - Я не хочу! - закричал он, едва не рыдая. - Я прошу рийстафель! - Тогда езжайте в Амстердам! - заорал я, сбросил горшки на пол и выбежал из ресторана. Я сложил вещи и незамедлительно уехал на Ивису, в самый раз успел на ночной теплоход в Барселону, а оттуда вылетел в Рим. Согласен, я был груб с клиентом. Но - в силу необходимости. Надо было сразу пресечь его прожорливость. И мою собственную беспечность. Мои дальнейшие странствия не имеют отношения к этой истории. Добавлю лишь, что на греческом острове Кос я держу лучший ресторан. Я составляю рийстафель с математической точностью и ни грамма не прибавляю даже постоянным клиентам. Никакие сокровища меня не заставят увеличить порцию или дать добавку. Я часто думаю: что стало с тем американцем и Пабло, плату которому я выслал из Рима? Я все еще пытаюсь стать художником. Официант Эти события произошли несколько лет назад, когда я работал официантом в индонезийском ресторанчике в Санта-Эулалии-дель-Рио на Ивисе, одном из Балеарских островов. Я был еще мальчишкой, мне не исполнилось и весемнадцати. На Ивису я попал в составе команды французской яхты. Капитана уличили в контрабанде, судно конфисковали. Так я остался на Ивисе и переехал в Санта-Эулалию. Сам я родом с Мальты и обладаю природными способностями к языкам. Жители местечка считали, что я из Андалузии, а иностранная колония принимала за местного. Поначалу я вовсе не собирался долго задерживаться в ресторане голландца. Слишком уж мизерное жалованье он платил. Но вдруг я обратил внимание на его пластинки. У голландца оказалось прекрасное собрание джазовой музыки. В ресторане был неплохой проигрыватель, усилитель и колонки, по тем временам - превосходная техника. Голландец совершенно не разбирался в музыке, даже вовсе не обращал нее внимания, полагая джаз некоей обеденной атрибутикой - вроде свечей в серебряных подсвечниках. Но я, Антонио Варга (он звал меня Пабло), страстно любил музыку. Еще в детстве я научился играть на трубе, гитаре и пианино. Чего мне не хватало - так это глубокого и тонкого знания джазовых форм. Я пошел в услужение к голландцу, чтобы получить возможность постоянно слушать пластинки, изучать американские идиомы и готовить себя к жизни музыканта. Он мог бы мне совсем ничего не платить - хватило бы одного Луи Армстронга. Я привел пластинки в порядок, расставил их по системе, заставил хозяина заказать в Барселоне головку с алмазной иглой, переместил колонки, чтобы избежать искажений, и сам составил несколько отличных джазовых программ. Чаще всего я начинал с "Мрачного настроения" в исполнении оркестра Дюка Эллингтона, затем переходил к Стену Кентону и, чтобы разрядить обстановку, заканчивал "Прощальным блюзом" Эллы Фицджеральд. Скоро я обратил внимание, что вся аудитория состоит из одного- единственного человека, не считая меня и голландца. Да, у меня появился слушатель - высокий, худой, молчаливый британец, явный поклонник джаза. Я заметил, что он ест в соответствии с музыкой - медленно и меланхолично, если я ставил "Не надо грустить", отрывисто и быстро, когда звучал "Караван". Более того, в зависимости от выбираемой мной музыки явно менялось его настроение. Эллингтон и Кентон возбуждали его: он жевал яростно, отбивая левой рукой такт. Чарли Барнет действовал расслабляюще, я бы даже сказал, угнетающе - каким бы ни был темп вещи, британец ел медленно, поджав губы и нахмурив брови. Если вы фанатичный меломан и, так же как я, истинный музыкант в душе, вы поймете завладевшее мной стремление пленить единственного слушателя. Сперва я прошелся по Эллингтону и Кентону, потому что все еще был уверен в себе. Мне так и не удалось приучить британца к монументальным фантазиям Чарли Паркера, а Барнет просто действовал ему на нервы. Но я привил ему любовь к Луи Армстронгу, Элле Фицджеральд, Эрлу Хейнсу и "Современному джаз-квартету". Я совершенно точно определил музыкальный вкус британца и составлял программу на вечер специально для него. Британец был самозабвенным слушателем. Но за музыку, увы, ему приходилось расплачиваться: изо дня в день он вынужден был давиться рийстафелем голландца - жуткой мешаниной из тушеного по-всякому мяса, чрезмерно острого и однообразно политого соусом "чили". Отвертеться было невозможно: голландец не любил, чтобы люди торчали в ресторане, не сделав заказ. Стоило вам войти - и он тут же совал меню, а как только вы доедали последнее блюдо - выкладывал на стол счет. Может быть, подобное обслуживание принято в Амстердаме, но в Испании такого не примлют. Иностранной колонии в Санта-Эулалии, проникнутой испанским духом больше, чем сами испанцы, это не нравилось. Таким образом, из-за своей грубости и жадности голландец мог положиться только на одного постоянного клиента - на англичанина, который в действительности-то приходил слушать музыку! Немного погодя я заметил, что мой слушатель стал прибавлять в весе. Поразительно, какое влияние может оказывать джаз! Была здесь и моя скромная заслуга - ведь программы, которые я составлял, помогали поклоннику музыки справляться с тяжелым немузыкальным рийстафелем. Я был тогда молод и беспечен. Я со страстью стремился покорить этого человека, подчинить его Армстронгу и себе. Англичанин полнен. Мне следовало бы ставить что-нибудь строгое и аскетичное, вроде Бейдербека или прочих формалистов диксиленда. Они, правда, были не в его вкусе, но непременно оказали бы сдерживающее воздействие. Однако я бесстыдно потакал его желаниям. Однажды вечером в качестве музыкальной шутки я поставил миллеровскую "Нитку жемчуга" - милую непритязательную мелодию. И сразу увидел, что англичанину нравится "свинг". Конечно, мне бы просто оставить это без внимания. Британец явно обладал талантом слушателя, но он был музыкально не образован. Я должен был обучить его, показать то великое, на что способна музыка, однако вместо этого я потворствовал его сентиментальности: ставил Гленна Миллера, Томми Дорси, Гарри Джеймса. Я немного приходил в себя, слушая Бенни Гудмена, и тут же падал на самое дно, беззастенчиво крутя Вэна Мунро. Это ужасно - иметь такую власть над человеком. Месяца через два я мог вертеть своим слушателем с такой же легкостью, с какой крутил пластинки. Хозяин ресторана тщеславно считал, что клиента привлекают его яства. На самом деле это я заставлял его есть. Иногда, когда я ставил "Поезд" или, например, "Блюз на улице Бил", англичанин мрачнел и раздраженно откладывал вилку. Тогда я быстро переключался на "Нитку жемчуга", или "Грустный вечер" Гленна Миллера, или "Розовый коктейль для скучающей леди". А то взбадривал англичанина Гарри Джеймсом или Томми Дорси. Подобная музыка действовала на него как наркотик. Покачивая в такт головой, со слезами на глазах он брался за столовую ложку. А я продолжал вертеть им, не задумываясь, куда это приведет. Однажды британец не явился в ресторан. Не было его и на следующий вечер, и в течение еще нескольких дней. Наконец он пришел, и хозяин - опасаясь, понятно, за свой основной источник дохода - осведомился о здоровье британца. Тот ответил, что у него было обострение язвы, но сейчас все хорошо. Хозяин кивнул и отправился стряпать свою дьявольскую еду. Англичанин взглянул в мою сторону и впервые обратился персонально ко мне (помню, Стен Кентон наигрывал "Вниз по Аламо"): - Простите, пожалуйста, не будете ли вы так добры поставить "Луну над Майами" Вэна Мунро? - Конечно, с удовольствием, - ответил я и подошел к проигрывателю. Снял пластинку Кентона. Достал Мунро. И в этот миг понял, что убиваю, буквально убиваю британца. Он превратился в музыкального наркомана и жить не мог без пластинок. Но слушал их только здесь, обжираясь рисом и самбалом, которые разъедали слизистую его желудка. - Никакого Вэна Мунро! - крикнул я. Британец пораженно замигал заплывшими глазами. Из кухни вышел хозяин, удивленный, что я повысил голос. - Может быть, Гленн Миллер?.. - промямлил англичанин. - Ни за что! - Томми Дорси? - Исключено. Несчастный затрясся, челюсти его задрожали. - Ну хоть Дюк Эллингтон! - взмолился он. - Нет! - Пабло, ты ведь любишь Дюка Эллингтона! - воскликнул хозяин. - Поставьте Бейдербека или хотя бы "Современный джаз-квартет"! Что-нибудь!!! - С вас достаточно, - сказал я британцу. - Концерт окончен. И со страшной силой грохнул кулаком по усилителю. Внутри зазвенели, разбиваясь, лампы. Клиент с хозяином лишились дара речи. Я вышел, даже не потребовав плату за две недели, на попутных добрался до Ивисы, а там сел на теплоход до Марселя. Теперь я довольно известный саксофонист. Меня можно услышать каждый вечер, кроме воскресенья, в клубе на улице Ашетт в Париже. Мною восхищаются, слушатели ценят классическую ясность и чистоту формы и уважают как приверженца диксиленда. И все же на моей совести остался грех - тот самый несчастный англичанин. Я искренне сожалею о случившемся. И часто задумываюсь: что же случилось с моим хозяином и постоянным клиентом? Клиент Я взял грех на душу много лет назад в маленьком испанском городке Санта-Эулалия-дель-Рио; до сих пор не признавался в этом ни одной живой душе. Я отправился в Санта-Эулалию, чтобы написать книгу. Со мной поехала жена. Детей у нас не было. Во время моего пребывания там какой-то финн или скорее мадьяр открыл ресторанчик, где подавали рийстафель. Сие событие с одобрением встретила вся иностранная колония. До тех пор мы выбирали между омарами в майонезе у Хуанито и паэльей в Са-Пунте. Готовили и там и там отлично, но ведь даже самые изысканные яства рано или поздно приедаются. Многие из нас стали столоваться у финна, где всегда царила какая-то живая атмосфера. Добавьте к этому, что у венгра была замечательная коллекция пластинок. Такое место не могло не пользоваться успехом. Моя жена была замечательная женщина, но готовила она из рук вон плохо. Я обедал у мадьяра пять раз в неделю и стал одним из его постоянных клиентов. Через некоторое время я обратил внимание на официанта. Молодой, лет шестнадцати или семнадцати, он, по-моему, был индонезийцем - оливковая кожа, иссиня-черные брови и волосы. Сущее удовольствие было смотреть, как он - гибкий, изящный, быстрый - носится вокруг, подавая блюда и меняя пластинки. Я любовался юношей, как любуются греческой скульптурой или статуями Микеланджело, и получал от этого, невинного в сущности, занятия эстетическое наслаждение. Кроме того, индонезиец отлично вписывался в повесть, над которой я в то время мучился: такого героя я долго и безуспешно искал. Я проводил в ресторане все вечера и сидел допоздна. Повар подавал мне гигантские порции, и я ел, благодарный, что могу задержаться. Жена моя к тому времени вернулась в Соединенные Штаты. Естественно, я полнел от этого. Кто в состоянии съедать каждый вечер три фунта риса с мясом и не полнеть? Увлеченный созерцанием юношеской красоты, переполненный мыслями о будущей книге, я забросил друзей и перестал следить за своей внешностью. Каждый вечер, когда я выходил из ресторана, живот мой стонал, переваривая чрезмерно острую пищу. Я ложился в постель, думая о чувстве прекрасного, о литературе и с нетерпением ждал следующего вечера. Не знаю, сколько это могло продолжаться и куда могло меня завести. Я терял свою застенчивость, терял гордость. И тут я кое-что заметил. Я понял, что я остался единственным клиентом ресторана, и глубоко задумался. Пускай я растерял всех друзей и знакомых - но почему они перестали обедать в этом ресторане? Все было без изменений - еда, музыка... Все, кроме меня. Как-то раз, расправляясь с очередной порцией самбала, я вдруг необыкновенно отчетливо осознал, как чудовищно растолстел. Я взглянул на себя со стороны и увидел... отвратительного типа, от одного вида которого воротит с души. Никто не захочет есть с ним в одной компании. И тут до меня дошло: именно я причина того, что венгр растерял всех своих клиентов. Какой нормальный человек станет любоваться мной? А ведь я просиживал там все вечера. Либо подобное озарение должно немедленно привести к действию, либо я навсегда потеряю уважение к себе. Я с грохотом отодвинул стул и поднялся - нельзя сказать, что с легкостью. Повар и официант озадаченно глядели, как я, переваливаясь, направляюсь к двери. Повар закричал: - Я плохо приготовил?! - Дело не в еде. Юноша потупился: - Должно быть, я обидел вас, поставив скверную пластинку? - Наоборот, - ответил я. - Вы радовали меня чрезвычайно. Я сам оскорбил вас сверх всякой меры. Они не поняли. Повар воскликнул: - Может, попробуете свининки? Свежая, с пылу, с жару! Юноша сказал: - Есть новая пластинка Армстронга, вы ее еще не слышали. Я остановился в дверях. - Благодарю вас обоих. Вы добрые люди. Но мне лучше уйти. Я вернулся домой, сложил чемодан, вызвал такси и поздно вечером вылетел с Ивисы в Барселону. Много лет прошло с тех пор. Я живу сейчас в Сан-Мигеле-де-Альенде, в Мексике, с новой женой и двумя детьми. Я часто думаю, как сложились судьбы повара и официанта. Насколько я понимаю, они должны процветать в Санта-Эулалии. При условии, конечно, что мое безобразное поведение не погубило репутацию ресторана. Если так, чрезвычайно об этом сожалею. Я все еще пытаюсь стать писателем. Перевод В.Баканова

все книги автора