Художественная литература




                               

Борис ШТЕРН

ТУМАН В ДЕСАНТНОМ БОТИНКЕ

Трижды проржал Сивый Мерин, и золотой кусочек солнца выглянул из-за бугра и разлился в реке. Солнце начало вываливаться над водой, вытесняя туман из-под железнодорожного моста, и река расплескала отражение солнца по своей поверхности; проснулась рыба, поднялась со дна, пошла клевать солнечное отражение, наглоталась воздуха, пошли по реке пузыри, пошел от реки пар к небесам, побежала за реку огромная кривая тень от одинокой кривой сосны; и пошло, и пошло... Одна лишь Утренняя Звезда заскучала, побледнела, потянулась навстречу солнцу... И погасла. И каркнула на сосне проснувшаяся ворона - протяжно-пр-рротяжно: - Кар-р-р-р-р-р! - Такая вот поэзия... - промолвил во сне Сивый Мерин. - Такие вот сюжеты... - согласился с другом длиннющий Дождевой Червь. - Зато наше кладбище всех лучшее и красивее, - зевнул, не просыпаясь, Сивый Мерин. - Здесь им не свалка, здесь хоронют... Опять закричала ворона, захлопала крыльями, опустилась с кривой сосны к самой воде и подозрительно стала разглядывать правым глазом дохлую рыбешку. Понюхала, клюнула, тяжело вознеслась над рекой, прилетела на кладбище, уселась на обелиск с медальоном. - Тьфу, дура, напугала, - сказал Дождевой Червь. - Почему "дура"? - обиделась Ворона, сплюнув дохлую рыбешку на могильную плиту. - Я "он", а не "она". - Самец, что ли? Кто вас, птиц, разберет... Дурак, значит. - Ничего ты не понимаешь. Я - ВОРОН. Нас два семейства - вороны и вороны. Среди воронов есть самцы и самки, и среди ворон - то же самое. Я - ворон, но самка. Название у меня мужеского рода, а суть женская. Дождевой Червь очень удивлен, даже Сивый Мерин наконец-то проснулся и спросил: - Как же вас все-таки называть... Дурак или дура? Задумалась Ворон. "Кто же я такая? - мучительно соображает думает Ворон. - На сосне у меня воронье гнездо, в гнезде лежит крапленое кукушачье яйцо. Из него скоро должен вылупиться вороненок. С этой стороны я, несомненно, "она". С другой стороны, самка ворона - тот же ворон. Выходит, "он"... - Ни "дурак", ни "дура" не подходит, - размышляет Дождевой Червь. - Вам подойдет слово "дурачина" - оно и мужского и женского рода одновременно. Ух, обиделась Ворона! Спрыгнула с обелиска, схватила дохлую рыбешку, перелетела через реку, сверкая на солнце черным оперением, зашебуршилась в гнезде. - Ловко я ее! - радуется Дождевой Червь. - Слышь, Сивка... Спишь? Переходи ко мне в лужу, я подвинусь. - А в прежние времена вороны дождевых червей с потрохами ели! - кр-р-ричит Ворон с того берега. - Ду-ра-чи-на! - разносится в ответ над рекой. - А сам ты кто? Кто ты сам?! Призадумался Дождевой Червь, даже Сивый Мерин опять проснулся и спросил: - Слышь, Червяк, а ведь Ворон права... Сам-то ты кто будешь? "Странно, - раздумывает Дождевой Червь. - Вроде бы "он"... или "она"?.. - Червячишко я, - заговаривает зубы Червяк. - Маленькое бедненькое червячишко. Кончаюсь на "о". В грязи пробавляюсь, рою ее окаянную, взрыхляю ее, обрабатываю... А в награду что? Переспать в луже с ясным солнышком? - Земледелец, значит, - вежливо соглашается Сивый Мерин. - В нашей реке такие земледельцы на крюках за ребро висели, а рыбы их кушали, - сообщает из вороньего гнезда дохлая рыбешка. - Кто там рыба, не вижу?!.. - злится Дождевой Червь и для испугу извивается как гадюка. - Кто там развонялся? - Ты не хами, Червяк, - окончательно просыпается Сивый Мерин. - Конечно, запах от нее не деликатесный, но это не значит, что тебе все дозволено. - Я не "она", - отвечает дохлая рыбешка. - Я - КАРАСИК. - Дохлятина, вот ты кто! - парирует Дождевой Червь. - Попался бы мне в реке, я бы с тобой иначе поговорил! - Спать пора, - зевает Сивый Мерин. - Отбой! Кто слово скажет - растопчу! Тишина. Полдень. "Ладно, потом поговорим", - думает Дождевой Червь, заползая в старый прохладный десантный ботинок. Спит Сивый Мерин, пахнет Карасик, Ворон в гнезде высиживает Кукушонка. Плывет по течению пьяный могильщик с лопатой. Ни ветерка, ни дуновенья. Воздух понемногу замешивается в кисель; когда-нибудь будет гроза, но не раньше осени. - А Я - КОНЬ! - гордо бормочет во сне Сивый Мерин. - Я - Конь, и в этом нет сомнений. Проходит полгода. На реке ледоход. Скелет Карасика свесился из родного гнезда, поглядывает в родную стихию. Нет тишины над рекой, плачет медь, из города по мосту несут покойника. Все ближе подходят, все явственней звучит скорбная нота... Кто-то умер. - Слышь, Червяк... - просыпается Сивый Мерин. - Несут кого-то! Но десантный ботинок перерублен могильной лопатой, червяков теперь двое. - Кто это тебя? - соболезнует Сивый Мерин. Спит Червяк, не в курсе дела. - Эй, Карасик, где твой дружок... Ку-ку? - ищет собеседника Сивый Мерин. - Вышел из колыбели... Улетел куковать в город, - меланхолично сообщает скелет Карасика, свешиваясь из гнезда вниз головой. - Щуки нынче голодные. Не ошибся Сивый Мерин - несут, принесли, отворяют ржавые ворота. - Эй, кума, кого несут? - Не видать отсюдова, - отвечает Ворон. - По какому разряду? - С артиллерией! - Генерал, значит. Как минимум... Лети к нам, кума! От нас лучше видно! - Давай ты ко мне, с сосны далеко видать! - Лень, кума, крылами махать! - Мерин ты сивый! - удивляется скелет Карасика. - Ну, где, где у тебя крылья? Покажи! - Они у меня складные, - бормочет Сивый Мерин. - На зиму припрятаны, чтоб моль не съела. Слыхал про коней-пегасов? Я вот из их породы. - Если ты Пегас, то я... Летучая Рыба! - насмехается Карасик. Ур-р-ра, вносят покойника! - Генерал какой? Военный или гражданский? - спрашивает Ворон. - Не видать!.. Свинцовый! Молчит похоронный оркестр. Ищут могильщика. Мерзавец, опять напился, яму не вырыл... Нашли, ведут с лопатой... Еле идет. Копает. Начинается официальная часть. Под сосной садится солнце, распорядитель произносит речь, играет оркестр, солнце сидит, могильщик ищет веревку... Кончено. Свинцовый гроб опускают в могилу, и кладбище вздрагивает - зенитки бьют в закат, небо расцветает ракетами. - Ишь, долбанули! - пугается Ворон, слетая с сосны. - Кого хоронят? - просыпается Дождевой Червь. - О!.. Ты откуда взялся?! - Ниоткуда я не брался. Всю жизнь в ботинке живу, - отвечает Второй Червяк. - Извините, но хозяин этого ботинка я. - Вы хотите сказать, что я обманываю? - А кулаки у вас на что? - подзадоривает Сивый Мерин. - Не лезь, сами разберемся! Могильщик спускается под обрыв к реке, с уважением разглядывает размытые кости мастодонта, долго плавает и фырчит, как лошадь, от удовольствия. - Прогуляемся? - спрашивает более смелый Червяк. - Я не гуляю с незнакомцами, - опускает реснички более скромный Червяк. - А танцы вы любите? Весна ласкает вечернее кладбище, бесшумно растет трава, и едва слышно лопаются почки на кусточках. К ночи на холм возвращается мокрый могильщик, трезвый. - Жизнь прошла, а не пожил, - вздыхает он. - Надо было жить, а не пить, - наставляет Ворон. - Как жить, когда жизни нет? Вам хорошо, у вас никаких проблем. Ты - ворона, тот - червячок, а этот карасиком при жизни был... - А ты кто? Человек! Оно звучит! - Какой же я, братцы, человек, - горько усмехается могильщик. - Обыкновенный мутант с лопатой. Был бы я человеком!.. А мутант - он и есть мутант, весь в стадии революции. Сегодня он - такой, завтра - другой, через год - мать родная не узнает. Сам себя боюсь. Притихли, задумались. - Вот, когда я был человеком... - нарушает тишину Сивый Мерин. - Скажите пожалуйста, он и человеком был! - удивляется скелет Карасика. - С крыльями? - Были такие кони с человеческой головой. Кентаврами назывались. Слыхал? От них свой род веду. - Были кентавры, были. Сам хоронил, - подтверждает могильщик. - И пегасов хоронил, с крыльями. Сюда всяких несут. Нечего сказать Карасику, молчит. Хорошо, наверно, быть человеком... - Вот когда я был кентавром... - решает продолжить Сивый Мерин. - Чего его слушать! - кричит Ворон с сосны. - Я в девках был, когда его родители бракосочетались. А туда же - пега-ас, кента-авр! - Если он кентавр, так я... русалка! - хохочет Карасик. - Русалок хоронил, могильщик? - Женщин с рыбьим хвостом? Хоронил. Всех хоронил. И всяких. Молчит Сивый Мерин. Правду он говорит... Был он кентавром, был! И пегасом был! Не верят... - Вот что, братцы, ну вас к лешему, - говорит могильщик, - когда в городе кукушонок кукует полночь. - Удивляюсь я вам - чего вы ссоритесь? Не успеет кто слово сказать, все на него наскакивают. Ну, приврет малость, зато интересно. А вы слова не даете. - Все р-равно!.. Если он кентавр-р, тогда я... жар-р-пти-ца! - каркает в темноте Ворон. Плачет Сивый Мерин. Могильщик безнадежно трясет рогами, закапывает лопату, чтоб не украли, и отправляется на все воскресенье в город поискать других собеседников. К ночи он возвращается и, боясь, что его перебьют, торопится рассказать историю, которую слышал в городе. - Жило-было Клубничное Варенье... - начинает он. - Что говоришь, могильщик? - спрашивает Карасик, отвлекаясь от таинственного гороскопа в небесах. - Жило, однажды, было Клубничное Варенье... - начинает сначала могильщик. - Подожди, могильщик... как там мой, в городе? - спрашивает ворон, усаживаясь на любимый обелиск с медальоном. - Кукует. А червяков нет в ботинке, отправились к реке окунуться. Над кладбищем развесилась звездная бесконечность, все предрасполагает начать сначала. - Итак, - говорит могильщик, когда кворум собран. - Однажды в стародавние времена, в эпоху начального завоевания космического пространства, жило-было в колыбели человечества Клубничное Варенье с повышенной радиацией в двухсотграммовой баночке от майонеза, накрытое чистым листком бумаги и перевязанное шпагатом. И река остановила свое течение, и ночь не пошла на убыль, лишь вернувшиеся Червяки нарушили тишину, забрались в десантный ботинок и извинились. - Так вот, жило-было Клубничное Варенье, красного цвета, бабушкино, прозрачное, радиоактивное. Его родословная биография лишь голословно показывает нам факты его жизни, деятельности, выдержанности и, в некотором роде, засахаренности. Под засахаренностью я понимаю излишне оптимистический взгляд на внешние явления действительности, присущий радиофобии. - Вот что, могильщик, - говорит Сивый Мерин. - Взялся рассказывать - так рассказывай, а нет - дай другим рассказать. Не понимаю, кого интересует степень засахаренности твоего радиоактивного варенья? - Сколько раз я уже начинал про это варенье? - злится могильщик. - Начну с конца, если не хотите сначала: и радиоактивное варенье съели. С этого все и началось. - Всякое варенье кончает тем, что его съедают, - каркает Ворон. - Забавную ты рассказал историю... Жило-было радиоактивное варенье, и его съели. Что нам с того? Не мы его ели, не нам вспоминать о последствиях. Если уж взялся рассказывать, то изволь говорить о явлениях значимых, о характерах героических, о поступках благородных - но не морализируй, как внештатный корреспондент у разбитого семейного очага, не лезь с советами и воздержись от менторства, не доказывай, но рассказывай. Не будь ни в чем предубежден заранее, а тем более, убежден впоследствии. Предполагай и разглядывай со всех сторон, ищи причину, но не повод, и ты увидишь, что твое Клубничное Варенье не такое уж и клубничное, как кажется с первого взгляда. А сейчас начинай, я закончил. - Итак, однажды, как уже говорилось, - неуверенно начинает могильщик, - жило-было Клубничное Варенье. Это было идеологически выдержанное варенье. - Это ты хорошо сказал, - перебивает Ворон. - Как отрубил. Откуда ты знаешь, какой выдержанности было твое варенье? Ты с ним свиней пас? Конечно, я не знаю еще этой истории... Может, это была мразь канцерогенная, а не варенье, но еще раз предупреждаю: воздержись от выводов. - Ты мне слова не даешь сказать! У каждого свои идеалы, следовательно, и своя идеология, которую он выдерживает. С этой стороны каждый из нас идеологически выдержан, наше с вами варенье не являлось исключением. - Софист ты, братец, - каркает Ворон и тяжело раздумывает на обелиске с медальоном. - Что замолчал, могильщик? Рассказывай дальше про свое варенье, интересно! - подают голос Червяки, свешиваясь из ботинка вместо шнурков. - Жило-было Клубничное Варенье! - кричит могильщик. - Прицепился, критик! И то ему не то, и это ему не так!.. Всем молчать! - Ладно, молчу, - соглашается Ворон. - Рассказывай, могильщик, - слезно просит скелет Карасика. - Очень уж интересно. Не едал я в своей жизни Клубничного Варенья. Хоть послушаю, как другие его съели. - Начинай, могильщик, - просит Сивый Мерин. - Пусть даст честное благородное слово, что не будет перебивать! - Эй, Ворона! - требуют все. - Дай честное благородное слово, а то плохо будет! - Ладно, я слово дам. Но сначала вы все передо мной извинитесь за то, что только вы меня "вороной" обозвали. Потому что, как то так сразу "Ворона, ворона... " - за что, про что? Все охотно приносят извинения Ворону за то, что она не ворона, Ворон дает честное благородное слово не перебивать могильщика, наступает мир у реки, разверзаются хляби небесные и начинает наконец-то могильщик рассказывать свою сокровенную историю о радиоактивном Клубничном Вареньи, от которого наступили те счастливые для ворон времена, когда человечество стало постепенно исчезать с лица Земли, когда беспрепятственно продолжилась эволюция зверья и растенья, заросли лопухом города, расцвели ржавчиной железные дороги, и природа бросилась в такой загул, которого не помнила со времен динозавров... - Сил моих нет молчать, - вздыхает старый десантный ботинок инспектора Бел Амора. - Вот когда я охотился на динозавров... От реки на кладбище наползает туман. В городе опять поймали и бьют полночь. Не везет ей - каждую ночь ее ловят и бьют... Кукушонок кукует в рифму ровно двенадцать раз: Ку-ку, Ку-ку, Ку-ку, Ку-ку, Ку-ку, Ку-ку, Ку-ку, Ку-ку, Ку-ку, Ку-ку, Ку-ку, Ку-ку! Работа у него такая. 1989

все книги автора