Дорога подходила к концу. С каждым днем они приближались к Воротам
Мории, по расчетам Глоина и Двалина, пути им оставалось на три-четыре
перехода. Неведомые преследователи вроде бы оставили их в покое или просто
держались на почтительном расстоянии. Люди казались Фолко чуть растерянными;
гномы, напротив, сосредоточенными и решительными -- между делом они
проверяли и вострили кирки и зубила; откуда-то из глубин их поклажи
появились камнетесные молотки. Торин произвел учет всех запасов и объявил,
что пришла пора подтягивать пояса, если они не хотят голодать в дальнейшем.
Местность вокруг стала еще тоскливей от обилия брошенных домов и опустевших
деревень -- только за последние два дня друзья насчитали их около десятка.
Они по-прежнему соблюдали все возможные предосторожности, но все вокруг
оставалось спокойно.
Фолко только теперь стал всерьез задумываться, что же он, собственно
говоря, намерен делать в Мории, и не лучше ли остаться с людьми наверху;
настроение у него вновь испортилось. Он почти каждую ночь старался вызвать в
мыслях образ Гэндальфа или Радагаста, но тщетно. Его помыслы словно
затягивал какой-то серый липкий туман; в нем тонули воспоминания, и хоббит
вдруг с удивлением признался себе, что с трудом припоминает лицо Милисенты.
Он еще более привязался к своему оружию; Малыш не прекращал своих занятий с
ним, и, надо сказать, юный и ловкий хоббит достиг немалых успехов. Прошлое
начинало подергиваться дымкой, будущее было смутно и непроглядно, в
настоящем же приходилось рассчитывать только на себя да на холодную сталь,
что так ладно лежит теперь в руках! Владение оружием делало его сильнее, и
он был благодарен ему за это, словно живому существу.
По его расчетам выходило, что наступило уже двадцать восьмое мая, когда
они с Торином оказались вместе чуть впереди остального отряда, вставшего для
полуденного привала. Вместе с гномом они шарили по окрестностям, отходя
довольно далеко в стороны,-- Торин пытался разыскать хотя бы следы
наблюдавших за ними; он никак не мог смириться, что до сих пор не захватил
никого из них. Сперва хоббита занимало это ползание по окрестным кустам
согнувшись в три погибели, но по мере того, как время шло, а содранные
колени и расцарапанные сучьями руки давали знать о себе все настойчивее,
желания заметно поубавилось, и когда гном полез в какую-то уж слишком
заросшую колючим кустарником ложбину, хоббит решительно взбунтовался и
заявил, что подождет его наверху.
Торин скрылся в зеленом сплетении; некоторое время до хоббита доносился
громкий треск ломаемых веток, постепенно отдалявшийся; радуясь отдыху, Фолко
присел прямо на землю, привалившись спиной к сплетению ветвей разлапистого
боярышника. Прошло несколько минут, Торин не появлялся. Хоббит встал,
прошелся взад-вперед по небольшой поляне, на которую они вышли незадолго до
того, как расстались. На другом ее конце рос могучий граб; на коричневой
коре виднелся уродливый каповый нарост, и Фолко, отчасти из озорства,
отчасти повинуясь неясному желанию, метнул в него нож; сталь плотно
скрипнула, вонзившись, и в ту же секунду хоббит услышал позади себя слегка
насмешливый и показавшийся ему знакомым голос:
-- Неплохо, почтенный хоббит, очень неплохо... Зачем?!
Прежде, чем Фолко смог вспомнить, где он слышал этот исполненный
скрытой силы голос, он с ужасом понял, что зачем предваряет его желание
взяться за оружие: дескать, тянись, не тянись -- тебе уже все едино... Фолко
обреченно обернулся, слишком ошеломленный, чтобы обдумывать свои действия.
В дальнем конце поляны виднелась полузаросшая тележная колея; на ней
стояли двое, ветки кустов еще слабо колыхались за их спинами. Фолко
вздрогнул и едва сдержал крик.
Прямо перед ним, в каком-то десятке шагов, положив руку на рукоять
длинного меча, застыл в напряженном ожидании горбун Санделло. Он глядел на
Фолко холодно, беспощадно и равнодушно. А рядом с ним в видавшем виды
длинном серо-зеленом дорожном плаще, скрестив на груди руки, стоял высокий,
статный человек с ровной русой бородкой и такими же длинными, ниспадающими
до плеч волосами. Его губы чуть улыбались, под густыми бровями -- левая была
чуть выше правой -- он не мог различить цвета его глаз; но в них угадывалась
непознаваемая прочими воля, идущая своими собственными путями. Этот взгляд
приказывал -- и ему повиновались; было приятно повиноваться его
обладателю... Черты лица этого человека были правильно соразмерны -- высокий
лоб, гладкие скулы, ровная, точно прорубленная, линия губ, придававших ему
открытый и гордый облик. Плащ скрадывал его фигуру, но чувствовалось, что он
наделен немалой силой, не выставленной напоказ, а скрытой до времени под
невзрачной одежкой странника. Меча у него не было, и лишь когда он сделал
шаг и плащ чуть распахнулся, хоббит заметил висящий на широком кожаном поясе
длинный прямой кинжал.
Многое вспыхнуло в тот миг в памяти Фолко--и Пригорье, и Аннуминас, и
корчма, и старый хронист,-- и он понял, или догадался, что перед ним --
Олмер, золотоискатель из Дэйла!
Он замер в растерянности, не зная, что предпринять -- бежать ли, орать
"караул!" или хвататься все же за меч?
Олмер, похоже, понял это. Шагнув вперед, он дружелюбно улыбнулся
хоббиту, повернулся к Санделло и, покачав головой, сказал с легкой укоризной
в голосе:
-- Нет, Санделло, нет. Не превращай ремесло в привычку...
-- Повинуюсь! -- прохрипел горбун, склоняясь еще больше и не сводя с
Олмера завороженного взора.
В нем были такая преданность и доверие, что Фолко невольно подумал о
том, что старый хронист ошибался. Столь искренние чувства не купить за
деньги.
-- Не надо давать волю страху, почтенный хоббит,-- продолжал тем
временем Олмер, поворачиваясь к хоббиту,-- Не каждый встречный даже в наше
время -- грабитель, ты, я вижу, совсем перестал доверять даже самому себе.
Иди сюда, не бойся, мы не причиним тебе зла, клянусь Великой Лестницей!
И Фолко подчинился. Он действительно не боялся больше; он как-то сразу
поверил Олмеру, хотя внутри еще не до конца рассосался липкий комок
недавнего испуга. Настороженно и медленно шагая, хоббит стал приближаться к
неподвижно застывшим Олмеру и Санделло.
Идя к ним, хоббит имел несколько мгновений, чтобы лучше рассмотреть
называвшегося золотоискателем. Глядя снизу вверх, он видел над завязками
плаща мощную шею с пересекавшими ее заметными морщинами, выдававшими немалые
прожитые Олмером годы -- большие, чем можно было бы дать ему, глядя на его
загорелое лицо. Олмер тоже шагнул вперед, и хоббит увидел его высокие
кожаные сапоги, с дугами потертостей от стремян на подъемах. Санделло ни на
шаг не отставал от своего господина.
-- Я рад, что встретил тебя, половинчик,-- приветливо улыбнувшись,
сказал тот,-- хоть и не знаю твоего имени. Меня зовут Олмер. Я рад видеть
тебя идущим по дороге мужчин и хочу вернуть тебе старый долг. Да, не
удивляйся, в Пригорье с тобой поступили несправедливо, и тот, кто первым
обидел тебя, понес наказание. Да и ты, любезный Санделло, был неправ,
вступившись за насмешника, затеявшего ссору!
Горбун вздрогнул и нагнул голову.
-- Ну а ты, почтенный хоббит, совершил ошибку, пойдя с мечом против
бросившего сталь. Ты очень молод, и я не виню тебя, но впредь против палки
бери пивную кружку.-- Он вновь едва заметно улыбнулся.-- Санделло! Тебе
повезло, что он обнажил меч, а так, кто знает, чем бы все кончилось? Но,--
он перебил сам себя,-- все это в прошлом, а теперь я хочу, чтобы между нами
не лежало это давнее недоразумение.
Фолко стоял молча, смущенно глядя вбок -- посмотреть в глаза Олмеру не
было сил. Никто никогда не говорил с ним так уважительно и так открыто -- на
равных; никто, даже Торин, даже Малыш. Обладателю голоса было приятно
внимать; хоббиту не льстили -- просто сильный признавал и его силу, пусть не
во всем, и сожалел об ошибке; и Фолко почувствовал себя почти
удовлетворенным за то давнее поражение. Исчезли последние остатки страха; он
не боялся даже Санделло, смотревшего на него теперь чуть удивленно и
заинтересованно; Фолко не находил слов и лишь смущенно мялся с ноги на ногу,
однако глубоко в сознании родилась и беспокойная мысль: а зачем все это
Олмеру?
Наступило молчание. Олмер выжидательно смотрел на хоббита, и тот понял,
что ему нужно хотя бы представиться в ответ на учтивую речь. С трудом,
преодолевая еще оставшееся оцепенение, он выговорил свое имя. Олмер
дружелюбно слегка наклонил голову и кинул быстрый взгляд на Санделло. Тот
шагнул вперед и спокойно протянул хоббиту руку.
-- Не держи на меня зла, сын Хэмфаста,-- медленно проговорил он,
касаясь вздрогнувшей ладони Фолко своими гибкими, холодными, но неимоверно
сильными пальцами,-- я признаю, что был тогда неправ...
Слова давались ему с трудом, но Олмер не сводил с горбуна внимательного
взгляда, и Санделло продолжал говорить. Фолко глядел ему прямо в глаза (на
что ему едва хватало духу) и вновь, как еще в Пригорье, увидел в них оттенок
понимания и затаенной горечи.
"Горбун говорит искренно,-- вдруг подумалось хоббиту,-- хотя ему и
мешает гордыня".
-- Ты крепко держался,-- продолжал Санделло.-- Сказать по правде,
второй раз я едва-едва увернулся. Впрочем, теперь это уже не важно. Прошу,
постарайся забыть.
-- Я... я не знаю,-- промямлил хоббит, теряясь под ставшим вдруг
напряженно-испытующим взором горбуна,-- такое так просто не забывается...
Санделло все еще не отпускал его правую руку, и от этого Фолко вновь
стало слегка не по себе. Горбун вздохнул.
-- Что же мне сделать, чтобы загладить свою вину перед тобой? -- сказал
он.
-- Кажется, я могу помочь тебе в этом, почтенный Санделло,-- вдруг
вмешался Олмер,-- Спору нет, ты виновен, а потому принеси-ка сюда наш
гундабадский трофей!
-- Наш? -- удивленно поднял глаза горбун.
-- Да, наш,-- ответил Олмер,-- ибо благодаря твоему искусству мой
противник сражался пешим. Принеси его, быть может, он придется по сердцу
почтенному хоббиту.
Санделло кивнул головой, повернулся и быстро исчез в зарослях. Спустя
мгновение он появился вновь, держа в руках небольшую кожаную сумочку, и
протянул ее Олмеру. Тот распустил завязки, сунул в нее руку и извлек оттуда
недлинный кинжал в простых черных ножнах, по краям окованных узкой полоской
вороненой стали. К ножнам было прикреплено несколько ремешков, зачем --
Фолко сразу не понял. Олмер держал оружие плашмя, пальцы его правой руки
скрывали рукоять; но хоббит неожиданно ощутил странное чувство. В этом
неброском на вид кинжале была какая-то завораживающая соразмерность -- его
нельзя было ни удлинить, ни укоротить, ни уширить, ни заузить. Гладкая
черная кожа, покрывающая ножны, должна быть необычайно приятна на ощупь --
вдруг мелькнуло у него в голове. Как спокоен и уверен в себе будет он, едва
его ладонь коснется их чуть шершавой поверхности, хранящей тепло его тела!
Ему вдруг очень захотелось поскорее взять и подержать в ладонях эту вещь, он
невольно подался вперед, забывая об осторожности.
-- Я вижу, он уже манит тебя. Бери! -- продолжал Олмер.-- Пусть он
верно служит тебе! -- Олмер замолк на мгновение, а потом, протягивая хоббиту
кинжал, добавил: -- Мужчинам достойно делать друг другу именно такие подарки
-- ибо что лучше них служит нашим сокровенным желаниям?
Его пальцы разжались, и кинжал приняли ладони Фолко. В ту же секунду и
лес, и Санделло, и Олмер перестали существовать для него -- он смотрел на
подарок.
Ножны имели длину одиннадцать пальцев; к их нижнему концу было
прикреплено кольцо, через которое был пропущен узкий кожаный ремешок. Такое
же кольцо было и сверху, с таким же ремнем. Прежде чем Фолко успел удивиться
этому, его взгляд упал на рукоятку.
Неведомый белый материал был свит в мелкий винт; на ощупь он не казался
ни гладким, ни шершавым; казалось, под рукой хоббита оказалась шкура
неведомого живого существа, способного то взъерошить свою шерсть, то вновь
уложить ее так, что рука не ощутит ни малейшей неровности. А возле синей
крестовины с чуть опущенными концами в белое тело рукояти был вделан гладко
отполированный камень, сперва показавшийся Фолко скромным и невзрачным -- он
не сверкал и не светился; его цвет напоминал блеклый жемчуг, слегка
подернутый сероватой дымкой; но стоило Фолко взглянуть на него чуть сбоку,
как камень внезапно сделался полупрозрачным, и в его смутной глубине он
разглядел невесть откуда взявшийся там темный крест. Завороженный, Фолко
долго не мог отвести взгляда от этого необычного камня; его поверхность
казалась крошечным окном в неведомое, окном, имевшим даже переплет.
Из темно-синей крестовины выходило плавно сужавшееся и чуть
закругленное лезвие в десять пальцев длиной; матовая сероватая сталь
казалась раскатанным продолжением вделанного в рукоять камня; и по лезвию,
оставляя лишь узкие полоски вдоль краев, тянулись удивительные узоры из
причудливо переплетенных синих цветов; хоббит готов был поклясться, что эти
цветы имели какое-то неясное сходство с уже виденными им в каком-то видении,
но в чем оно и с чем -- этого он сказать не мог.
Клинок сразу же и намертво лег в ладонь, словно прирос к ней; пальцы
Фолко крепко-накрепко сжались, точно боясь упустить его.
-- Да, он как раз по твоей стати,-- донесся до забывшегося хоббита
голос Олмера.-- Дай я помогу тебе надеть его...
Хоббит вздрогнул, словно пробуждаясь ото сна; в странном оцепенении он
дал человеку накинуть верхнюю петлю от ножен себе на шею, а нижняя опоясала
его чуть выше талии. Ножны плотно прилегли к телу.
Олмер отступил на шаг, словно любуясь своей работой; его руки были
скрыты потертыми кожаными перчатками, несмотря на жаркий день.
-- Спасибо...-- с трудом выдавил из себя Фолко.-- Спасибо вам...
Он низко поклонился в знак благодарности. Выпрямляясь, он столкнулся
взглядом с Олмером и, повинуясь какому-то внезапному наитию, сделал шаг
навстречу Санделло и пожал протянутую ему руку.
-- Вот и хорошо,-- услышал он слова Олмера.-- Пусть прошлое будет
предано забвению. Мы устранили то, что мешало нам, и теперь можем
побеседовать. Но послушай! Какой у тебя лук! -- Голос Олмера едва заметно
изменился, стал жестче.-- Разреши мне взглянуть на него?
Фолко нерешительно поднял глаза. Олмер нависал над ним, точно башня,
глаза глядели строго и проницательное и хотя где-то в глубине сознания
хоббита вспыхнуло тревожное чувство, его левая рука медленно, словно против
его желания, потянулась к эльфийскому оружию и вынула его из налучника.
"Что ты делаешь! -- прорвался в нем поток тревожных мыслей,-- Как можно
отдавать в чужие руки, да еще ТАКИЕ, эту вещь?!"
Очевидно, что-то изменилось и в выражении его глаз, и по лицу Олмера
прошла вдруг какая-то жесткая полуусмешка, полуулыбка. Его могучие,
обтянутые черной кожей перчаток руки приняли лук. Он поднес его ближе к
лицу, рассматривая; подался к нему и Санделло.
И тут лицо золотоискателя странно изменилось -- оно вдруг словно
постарело на добрые десятка два лет, став жестким и мрачным, словно в нем
ожила какая-то давно пережитая боль. Вздрогнул, пополз вверх левый уголок
его губ, придавая ему необычно презрительно-скорбный вид. Хоббит невольно
отступил на шаг.
Творящееся с Олмером не укрылось и от горбуна; тот вдруг с необычно
ласковым и укоризненным видом положил ладонь на предплечье Олмера; Фолко
готов был поклясться, что это была какая-то чуточку неуклюжая ласка и
попытка успокоить. Глаза горбуна искательно глядели снизу вверх, словно
говоря другу-господину -- "не надо".
Олмер глубоко вздохнул, повертел лук в разные стороны, попытался
натянуть тетиву и уже собирался что-то сказать, когда- за спиной у хоббита
внезапно раздался шорох и треск вперемешку с неразборчивыми восклицаниями.
Фолко вздрогнул и едва не вскрикнул от охватившей его в один миг страшной
тревоги -- он совсем забыл о Торине. Он поспешно оглянулся и с чувством
безнадежной потерянности увидел у дальней границы кустов стоявшего с
разинутым ртом гнома. Все замерло; казалось, время прекратило свое течение,
на хоббита обрушилась окутавшая все вокруг тишина -- лишь кровь звенела в
ушах. Он хотел крикнуть -- и не смог, нелепо раскрыв рот, он смотрел, как
изумление на лице Торина сменилось привычным упрямо-ожесточенным выражением,
как он молниеносно выхватил из-за пояса топор и мягким боевым шагом быстро
двинулся через поляну.
У Фолко в ту секунду не было времени, чтобы удивляться хладнокровию
Олмера. Не говоря ни слова, золотоискатель протянул одной рукой лук хоббиту,
отведя вторую далеко в сторону и повернув к гному открытую ладонь, спокойно
пошел ему навстречу, подставляя стреле Фолко широкую беззащитную спину.
Краем глаза Фолко уловил какое-то движение, сделанное горбуном, и оглянулся
-- рука Санделло скользнула под плащ, шея чуть вытянулась -- он был готов ко
всему, но больше не шевелился и даже, казалось, не глядел в сторону хоббита.
Фолко сумел уже набраться сил, чтобы размежить вдруг ссохшиеся губы и
крикнуть Торину, когда вдруг заговорил Олмер; между ним и гномом оставалось
еще шагов десять.
-- Здравствуй, сын Дарта,-- раздался спокойный голос.-- Много воды
утекло с последней встречи, но я не забыл смельчака, укоротившего когда-то
на целую ладонь священную бороду Дьюрина, что украшает надвратную башню
Арчедайна! И того, что было потом.
Фолко с удивлением заметил, что щеки гнома залил темный румянец. Тот
опустил топор вдоль бедра.
-- Постой, постой, не тебя ли я одно время знал под прозвищем Злой
Стрелок? Вот это встреча, клянусь Морийскими Молотами!
Изумлению гнома не было предела, и он не скрывал этого. Олмер стоял
спиной к хоббиту, тот не видел лица человека, но слышал его голос --
спокойный, уверенный, исполненный проистекающего от собственной скрытой силы
уважения к стоящему против него.
Растерянность гнома длилась очень недолго, опустившийся было топор
вновь лег по-боевому в широких ладонях Торина, и он упрямо пошел на Олмера.
-- Эй, что вы здесь делаете и что вам опять надо от моего друга
хоббита?! -- Голос гнома был глух, но хрипоты, выдававшей растерянность и
удивление, в нем больше не слышалось.-- Фолко! Зачем ты здесь?!
Торин подошел почти на расстояние удара к неподвижно стоявшему Олмеру.
-- Мы лишь устраняли те досадные недоразумения, что произошли с нами в
прошлом,-- примирительно заговорил золотоискатель.-- Некоторое касательство
имел к ним и почтенный сын Дарта. Мой друг и спутник,-- Олмер повернулся
лицом к хоббиту и горбуну, указывая на Санделло,-- примирился с почтенным
хоббитом, рост которого никак не может служить мерилом его доблести. Сын
Хэмфаста принял извинения Санделло, равно как и подарок, которым мы скрепили
это примирение.
-- Что?! Примирение?!
Глаза гнома сверкнули, Торин подался вперед, но Олмер остановил его
властным жестом, и хоббит с удивлением заметил, что гном послушался.
-- Я еще не закончил, сын Дарта,-- говорил Олмер, и голос его стал чуть
суше и резче.-- Мне помнится, что в ту нашу достопамятную встречу в Пригорье
между тобой и Санделло тоже вспыхнула ссора. Хоббит уже примирился с
Санделло. Почему бы теперь не примириться с ним и тебе, почтенный Торин, тем
более что ты был неправ, отвергнув предложенное тебе тогда согласие ?
Торин еще ниже нагнул голову, исподлобья глядя на Олмера. Гном держал
наготове топор, человек же был, как казалось, безоружен. Санделло стоял
по-прежнему напряженный и внимательный, чуть покачиваясь на носках из
стороны в сторону. Фолко поймал наконец брошенный на него взгляд гнома; в
нем были тревога, недоверие и удивление -- почему же его брат хоббит стоит
молча?
-- Они не сделали мне ничего плохого, Торин,-- робко заговорил наконец
Фолко.-- Санделло сказал, что он виноват... И посмотри, какой кинжал мне
подарили!
Он вынул дареный кинжал из ножен, невольно радуясь поводу вновь
взглянуть на него самому и похвастаться им перед другом. Однако Торин и не
взглянул на оружие. Его брови не расходились, на скулах играли желваки.
-- Ты получил ответ на вопрос, зачем здесь твой друг, Торин,-- заметил
Олмер, по-прежнему стоя спиной к хоббиту и горбуну. -- Что же до того, что
мы здесь делаем -- полагаю, что с не меньшим основанием могу спросить об
этом и тебя, но все же отвечу, если уж ты так настаиваешь. Мы гоним табун
роханских полукровок на север и только что переправились через реку. Ты
удовлетворен? А теперь не опустишь ли ты свой топор, и не поговорить ли нам
по-простому, о Укорачивающий Бороды?!
И вновь Фолко увидел, как вздрогнул Торин от этих слов, как еще ниже
нагнулась его голова. Что-то стояло за всем этим, какая-то мрачная тайна --
ее знал Олмер, а больше не должен был знать никто.
-- О чем нам говорить? -- хрипло спросил Торин, по-прежнему держа топор
наперевес.
-- Ну, например, о том, не пожмут ли наконец друг другу руки гном
Торин, известный многим боец на топорах, и человек Санделло, столь же
искусный в споре мечей? Какое же еще удовлетворение тебе нужно?
-- Фолко! -- вдруг позвал хоббита Торин, не обращая внимания на слова
Олмера.-- Иди сюда, ко мне. Так нам будет легче разговаривать. Злой Стрелок.
Фолко дернулся было, чтобы идти к гному, и не смог. Ему вдруг стало
страшно подставлять спину горбуну; слепой, панический страх, пришедший
неизвестно откуда, на время обессилил его.
-- Ты не доверяешь мне, сын Дарта? -- Теперь и в голосе Олмера зазвенел
металл.-- Чего ты боишься? Да желай мы сделать что-либо с тобой или твоим
другом, то, клянусь Великой Лестницей, уже давно бы сделали это!
Фолко видел, как от этих слов гном побагровел еще больше, как в злой
усмешке искривились его губы, и тотчас понял, что боится не Санделло, а
Торина, боится и не понимает его -- впервые за долгие месяцы дороги бок о
бок. Почему гном упорствует? Почему ищет ссоры? Их же двое -- опытных
воинов... Но что же делать?! В растерянности хоббит прикусил губу и невольно
бросил взгляд на Санделло.
Горбун глядел на него доброжелательно и с легкой, необидной усмешкой.
Внезапно он протянул руку и слегка подтолкнул хоббита в спину, одновременно
расстегнув и бросив на траву свой пояс с длинным мечом, уже знакомым хоббиту
по пригорянскому трактиру.
-- Да иди же ты, дурачок!
На негнущихся ногах хоббит заковылял к молча ожидавшему его гному. Тем
временем Олмер заговорил снова:
-- Ты оскорбляешь нас подозрением, что мы способны расправиться со
слабейшим. Это недостойно тебя, сын Дарта.
-- Торин! -- с неожиданной злостью зашипел на друга Фолко.-- Я получил
один урок по собственной глупости и не желаю получать второй по твоей! Они
не сделают нам ничего плохого, поверь мне!
Торин метнул косой взгляд на Фолко и заговорил, обращаясь к Олмеру:
-- Язык у тебя подвешен хорошо. Злой Стрелок, но твои слова пусты, как
шлак. Расправиться со слабейшим, говоришь ты? А Пригорье забыл, что ли?!
Олмер вздохнул.
-- Ну как мне доказать тебе, что мы не собираемся причинять вам зло?
-- Очень просто -- уйдите с дороги! -- сумрачно ответил гном.-- Я не
верю в случайность подобных встреч. Ступайте своим путем, а мы пойдем своим.
Но помни, Санделло, мы еще потолкуем -- когда окажемся один на один.
-- И ты рискнешь переведаться с Санделло с таким неважным топором, как
твой? -- внезапно легко рассмеялся Олмер.
-- Мне мой топор по нраву, а уж. насколько он хорош, мы рассудим в
другой раз и другим способом,-- огрызнулся Торин.
Вместо ответа Олмер развязал завязки плаща у горла и сбросил его на
землю, потом снял и положил на плащ свой кинжал. Отойдя в сторону, он
поманил к себе гнома.
-- Неужели ты не отважишься подойти ко мне даже безоружному? -- как бы
вскользь заметил золотоискатель, видя колебания Торина.
Гном заскрипел зубами и одним движением оказался возле Олмера.
-- Дай мне твой топор,-- вдруг попросил человек.
Олмер произнес это так просто и буднично, словно спрашивал у гнома
огниво и трут. Он протянул руку, и Фолко в страхе замер, краем глаза следя
за насторожившимся горбуном; в тишине слышалось лишь тяжелое дыхание гнома.
-- Санделло! Принеси пока мой посох,-- повернувшись к горбуну, сказал
золотоискатель, и затем, когда за горбуном сомкнулись скрывшие его ветви,
прибавил, обращаясь к Торину: -- Ты все еще боишься?
Фолко только рот открыл, когда увидел, что Торин каким-то нетвердым,
неловким движением протянул оружие Олмеру и замер, отступив на два шага
назад; Олмер лишь чуть усмехнулся, а потом вдруг взялся руками за концы
топорища и вновь взглянул на Торина.
За спиной Олмера зашевелились кусты, и хоббит увидел Санделло, который
в одной руке держал длинный белый посох, а в другой -- пузатую коричневую
баклагу. Хоббит заметил, как Торин невольно провел языком по ссохшимся
губам. Горбун подошел к брошенному на траве плащу Олмера и бережно положил
рядом посох; затем, по-прежнему держа в руках баклагу, он замер в двух шагах
от золотоискателя.
-- Ну что ж,-- негромко проговорил Олмер, задумчиво глядя на топор,--
созданному под землей всегда найдется что-то в противовес с поверхности...
С этими словами он неторопливым, плавным движением поднес топор к чуть
выдвинутому вперед колену, повел его как-то вбок... Раздался треск, и в
руках человека оказалось сломанное пополам топорище. Олмер вздохнул,
полузакрыв глаза; лоб его в один миг покрыла испарина, руки упали вдоль
боков. Сломанный топор гнома выскользнул из его рук в траву.
Казалось, Торин потерял дар речи; он в изумлении глядел на спокойно
улыбающегося человека, уже пришедшего в себя и стершего пот со лба. Рука
гнома медленно потянулась к тяжелому шестоперу, но Олмер, не говоря ни
слова, откупорил протянутую ему горбуном баклагу, сделал несколько больших
глотков, высоко задирая голову, усмехнулся и протянул сосуд все еще не
оправившемуся от удивления Торину. Тот машинально принял баклагу; он часто
замигал, почесал затылок, а потом, не сводя замершего взгляда с обломков
своего оружия, поднес к губам баклагу и отпил, поперхнулся и закашлялся. Тем
временем вперед шагнул Санделло, как ни в чем не бывало протянул руку к
баклаге; и Торин, даже не глядя в его сторону, отдал ему сосуд. Горбун с
благодарностью склонил голову и в свою очередь отпил из него, взглядом и
жестом предложив хоббиту сделать то же самое.
Пораженный не меньше своего друга хоббит взял из рук горбуна баклагу.
Там оказалось вино, густое, ароматное, такого Фолко никогда не пробовал;
никакого сравнения с хоббитанскими винами из Южного Удела -- они казались
просто водой после такого напитка. На душе от вина стало легче, по всему
телу разлилось приятное тепло.
-- Ну вот мы и выпили вкруговую,-- улыбаясь, сказал Олмер.-- Это хорошо
-- так скрепляют мир между собой настоящие мужчины далеко на востоке отсюда,
где растут Голубые Леса Прирунья. Я вижу в этом добрый знак... Кто знает --
может, нам еще предстоит встретиться по эту сторону Гремящих Морей?..
Впрочем, что сейчас рассуждать об этих туманных вещах, Торин? Взамен
сломанного топорища я хочу подарить тебе мой посох -- сделай из него себе
новое, для такого мастера, как ты, это не составит труда. Ручаюсь, оно
послужит тебе вернее и лучше старого. Санделло! Давай его сюда.
Торин, похоже, начал приходить в себя; он смотрел на Олмера без страха,
но с уважением и каким-то новым интересом; однако при всем при том -- и
Фолко ясно чувствовал это -- перед гномом стояли враги, жестоко унизившие
его, но пока бывшие сильнее.
Горбун тем временем принес золотоискателю длинный белый посох,
сделанный из какого-то неизвестного хоббиту материала -- не из дерева, не из
железа и не из камня. Его поверхность матово поблескивала, в остальном же он
ничем не выделился бы из ряда как следует окрашенных деревянных тростей.
Санделло подал было посох Олмеру, но тот едва заметно покачал головой,
и Санделло повернулся к гному.
-- Прими это от нас, почтенный Торин,-- сдержанно произнес горбун.
Он протянул посох гному, и Торин, медленно вытянув навстречу обе руки,
принял его.
-- Попробуй теперь сломать его, почтенный гном,-- с улыбкой сказал
Торину Олмер.-- Но скажу сразу: в свое время мне это не удалось.
Фолко облегченно вздохнул, видя, как в глазах гнома появилось
любопытство.
Торин взял посох за концы -- для чего ему пришлось широко развести руки
-- и напрягся. Посох слегка пружинил в его руках, и гном, особенно не
усердствуя, опустил его.
-- Укороти его себе по руке,-- посоветовал Олмер,-- режется-то он
хорошо.
-- Чего же ты хочешь от нас? -- по-прежнему хрипло произнес гном.
-- Я? От вас? Ничего. Мы встретились не совсем мирно, но расстанемся,
хочется верить, понимая друг друга.
-- Зачем ты даришь нам все это? Лицо золотоискателя стало серьезным.
-- Я хочу, чтобы вы шли по избранному вами пути во всеоружии,-- без
тени улыбки сказал он-- Не скрою, наша встреча не была волей слепого случая
-- я давно хотел повидать вас. Ныне немного отыщется в Средиземье
смельчаков, собравшихся пойти в бездны Мории!
-- Откуда тебе известно, что мы собираемся делать? -- засопел Торин.--
И какое тебе до этого дело?
-- Повторяю еще раз -- никакого. Но я ценю храбрость и воздаю ей
должное, кто бы ни выказывал ее. А что до того, откуда мне известны ваши
намерения -- вы собирались всю зиму, а пиво в тавернах Аннуминаса развязало
язык не одному гному...-- Олмер улыбнулся.-- Но даже не знай я ничего о
ваших планах -- куда еще могут направляться три десятка смелых гномов и
опытных в странствиях и сражениях людей, находясь в нескольких днях пути от
Ворот Мории? Мне хочется быть в мире с теми, кто идет на такое, на что сам я
решиться не могу. Заметь, я не спрашиваю, что вы собираетесь там делать, но
что бы вы ни сделали -- это будет достойно настоящих мужчин.
-- Спасибо за добрые слова,-- с легкой досадой ответил Торин.-- Я хотел
бы ответить тебе такими же пожеланиями удачи, но твои дела и намерения
скрыты от нас, а то, чему мы невольно стали свидетелями...
Торин умолк, однако глядел прямо в глаза Олмера.
-- Что ж, жизнь не всегда бывает подобна полету стрелы, -- легко
ответил Олмер.- Я догадываюсь, что смущает тебя. Но послушай -- все
установления, законы, запреты и приказы никогда не могут быть полностью худы
или полностью хороши. Если повиноваться всем, то останется лишь одно --
замкнуть себя в четырех стенах, не видя белого света! Нет, почтенный Торин,
я не сужу о делах других, насколько они соответствуют какому-нибудь
исписанному клочку пергамента. Муж. живет ради храбрых и смелых деяний, лишь
в них можно отстоять свою честь и покрыть себя славой.
-- Но храбрость и доблесть заслуживают чести и славы лишь в том случае,
когда они направлены на доброе дело! -- неожиданно для самого себя вдруг
вмешался хоббит,-- Доблестный разбойник -- не храбрец, но гнусный убийца,
становящийся от своей доблести лишь еще опаснее!
Олмер улыбнулся.
-- Ты смел, половинчик, я не ошибся в тебе. Но мне кажется, что в тебе
говорит то, чему тебя учили, а не то, что пережил ты сам. Добро и Зло! -- Он
вновь улыбнулся, и Фолко с удивлением заметил, что отражение этой улыбки
появилось и на лице горбуна.-- Две грани одного клинка, они неразделимы,
словно свет и тень! Давно известна истина, что не может быть всеобщего
добра, как и всеобщего зла.
-- А как же мои сородичи, что сражались в битве на Пелленорских Полях
-- разве содеянное ими не есть всеобщее добро? -- не отступал хоббит.
-- Ты говоришь, всеобщее? То есть то, что хорошо для всех? --
усмехнулся Олмер.-- Но разве допустимо защищать такое добро ложью? Не
понимаешь? Что ж, поясню. Никто не порицал хоббита, упомянутого тобой, за
то, что он сразил Черного Короля ударом в спину -- так почему в песне об
Эовейн говорится, что они встретились лицом к лицу? Недурно, клянусь Великой
Лестницей!
-- Так что же Великому Мериадоку, погибать было, что ли? --
вознегодовал Фолко, но Олмер успокаивающе поднял руку.
-- Я этого не говорил, половинчик. Нет, тот хоббит сражался доблестно.
Но зачем стыдливо набрасывать покрывало недомолвок?
Наступило короткое молчание. Фолко не нашелся, что возразить,-- он сам
не раз слышал эту старинную песню о поединке у стен Минас-Тирита и, зная
подлинную историю, поначалу удивлялся, но потом привык, решил, что здесь
простая ошибка, и более над этим никогда не задумывался. И неожиданно для
самого себя вдруг спросил:
-- Скажи, почтенный Олмер, отчего ты зовешь нас половинчиками?
-- Так называют подобных тебе на моей родине, на востоке, где
сохранилась еще память о Днях Странствий, когда мир был еще молод. Я знаю,
на юге, в Гондоре, вас именуют невысокликами, в Рохане -- холбутланами, на
востоке же говорят, как есть. Ну что же...
Олмер шагнул в сторону, как бы направляясь к лежащим на траве плащу и
кинжалу, и в это время Санделло неожиданно протянул гному руку. Олмер замер,
не отрывая взгляда от стоящих друг против друга гнома и человека, и Фолко
вдруг почувствовал легкое головокружение, словно смотрел вниз с огромной
высоты; в следующую секунду Торин медленно пожал широкую и плоскую кисть
горбуна.
-- Не стоит сводить счеты после глупых ссор, не так ли? -- тихо, но
настойчиво произнес Санделло, и Торин, точно эхо, откликнулся:
-- Не стоит... Что ж., если мой друг простил тебя, будем считать, что и
я не держу на тебя зла.
-- Ну и хорошо,-- раздался голос Олмера, и золотоискатель оказался
между гномом и горбуном, кладя руки им на плечи.
Хоббит удивился, увидев, как пригнулся к земле Санделло, а Торин
неожиданно пошатнулся, словно взвалил на себя тяжелый груз; однако это
длилось недолго, Олмер убрал руки, нагнулся, поднял с земли обломки топора и
протянул их Торину.
-- Теперь простимся,-- просто сказал он, вновь кладя руку на плечо
горбуна.-- Что бы вы ни думали обо мне и моем спутнике, я желаю вам
вернуться такими же, какие вы есть сейчас.
Трудно сказать, что изменилось в его голосе, но Фолко эти мгновения не
сводил с Олмера глаз, ловя каждое его слово; последняя фраза, сказанная с
какой-то мрачной решительностью, заставила хоббита вздрогнуть.
Из кустов на поляну вышел человек в недлинном дорожном плаще; он
почтительно поклонился Олмеру.
-- Да, да, мы сейчас,-- ответил на немой вопрос Олмер.-- Приведи
коней...
Возникла секундная пауза, и вдруг Санделло подошел к хоббиту.
-- Разреши твой нож,-- неожиданно сказал он.-- Ты недоворачиваешь
ладонь, смотри, вот так!
Молниеносное, незаметное глазом движение руки горбуна, в которую
удивленный, но не испуганный хоббит вложил один из своих метательных
ножей,-- и клинок с тяжелым звонким ударом вонзился в нарост совсем рядом с
первым ножом.
Слуга подвел золотоискателю и горбуну их лошадей: Олмеру -- высокого
каурого жеребца, Санделло -- гнедую кобылу; и горбун, уже сидя в седле,
неожиданно наклонился к замершему Фолко и молча протянул ему еще полную на
три четверти баклагу.
За зелеными стенами поляны послышалось недалекое ржание; Олмер и
Санделло тронули коней и, не оглянувшись, исчезли в зарослях. Несколько
мгновений качались потревоженные ветви, но вот и они замерли. Над поляной
воцарилось полное спокойствие.
-- Уф,-- вдруг тяжело вздохнул гном, поспешно распуская завязки куртки
и обнажая мокрую от пота грудь.-- Что, оставил вино? Давай скорее сюда! Чье
бы оно ни было, надо выпить после такого...
Гном забулькал, а Фолко со всех ног бросился к дереву; в капе торчал
кинутый им нож, а рядом, так что между лезвиями едва можно было всунуть
палец, засел второй нож, посланный Санделло с такой силой, что ушел в дерево
почти до половины; как Фолко ни старался, вытащить его он не смог. В эту
минуту он невольно подумал о словах Рогволда, сказанных им по поводу первой
встречи с Санделло: мол, тот мог убить хоббита, не вставая из-за стола.
Пряча на перевязи вынутый из дерева нож, Фолко пошел просить Торина о
помощи. Гном к тому времени опростал изрядную часть баклаги, несколько
успокоился и только вращал глазами. Ворча и жестикулируя, он пошел за
хоббитом.
-- Этот, что ли? Ничего себе, вот это рука...-- Торин почесал
затылок.-- Ну попробуем...
Однако пробовать пришлось долго, и лишь собрав всю свою огромную силу,
гном смог выдернуть брошенный Санделло нож.
Торин фыркнул и утер пот.
-- Н-да,-- протянул он,-- ну и ручища у этого горбуна, чтоб ей
отсохнуть! Он показался мне очень шустрым еще тогда, в Пригорье, но знай я,
что он... такой, клянусь бородой Дьюрина, я был бы поосторожнее...
Торин тяжело вздохнул и сел прямо на землю, охватив руками голову.
Фолко осторожно опустился рядом с ним, ища взгляд друга; но гном упорно
смотрел вниз. На мгновение над ними нависла гулкая тишина; внезапно гном
застонал, точно от нестерпимого стыда, даже заскрежетал зубами. Перепуганный
хоббит сперва аж прижался к земле.
-- Что же это за Олмер, который переломил мой топор, точно соломинку!
-- отрывисто и зло бросал перед собой слова Торин.-- Что я на него смотрел?!
Почему отдал топор? Почему я пожал руку этому убийце?! -- Ладони гнома
сжались в кулаки, по лицу прошла мгновенная судорога, словно от
отвращения.-- Что со мной было, Фолко? Ты был рядом, ты видел -- что со мной
было?!
Торин вскочил, его щеки пылали, крепкие желтоватые зубы закусили губу.
-- Что ты, Торин, что с тобой?! -- в испуге вскрикнул хоббит.-- С чего
ты взвился?!
-- С чего?! -- глаза гнома недобро прищурились.-- Ты видел, как он
положил мне руку на плечо?! Я думал, что ткнусь носом в землю! Ну, среди
тангаров я бы назвал двух-трех, кому это под силу,-- как и сломать мой
топор,-- но чтобы так сделал человек?!
-- Опомнись, Торин! Ну силен он, очень силен, и что с того?! Почему бы
не быть силачу и среди людей!
-- Силачу...-- горько усмехнулся гном.-- Да нет, тут что-то не то, брат
хоббит. Что-то со мной было не то, не как всегда... Впрочем, ладно, давай с
самого начала! Они действительно ничего тебе не сделали? Я чуть не
свихнулся, когда увидел тебя рядом с ними!
-- Да нет же, Торин, все было тихо и мирно,-- горячо начал Фолко и
рассказал Торину обо всем, что произошло, пока гнома не было.
-- И ты принял его извинения? -- с недоверием переспросил Торин,-- С
чего это ты вдруг стал таким добреньким? Или забыл Пригорье?
-- Ничего я не забыл,-- буркнул Фолко, в свою очередь краснея и опуская
голову.-- Просто там вышло недоразумение, Санделло раскаялся. Кинжал вот
подарили...
-- Покажи-ка мне его еще раз,-- вдруг попросил гном, протягивая
ладонь.-- Хочу взглянуть, чем же они тебя так проняли.
Хоббит полез за пазуху и вдруг ощутил, что ему очень не хочется
отдавать подарок в чьи бы то ни было руки; но Торин есть Торин, и Фолко
поборол себя.
Гном бережно принял извлеченный из оставшихся висеть на груди хоббита
ножен кинжал с синими цветами на клинке. Он долго вертел его и так и эдак,
пробовал пальцем острие, пытался согнуть, колупал ногтем рукоятку; долго
вглядывался в камень у крестовины; наконец удовлетворившись, он молча
протянул кинжал взволнованно следившему за ним хоббиту; тот поспешно спрятал
его и неожиданно ощутил облегчение -- этот кинжал, похоже, обладал какой-то
странной властью над своим новым хозяином.
-- Никогда не видел ничего подобного,-- вдруг признался Торин, разводя
руками.-- Это не наша работа, и сталь тоже. Превосходная, кстати, сталь -- и
прочная, и гибкая... А как наведен рисунок -- я могу только гадать. Наши так
не умеют, я бы знал. Камень этот, правда, мне знаком -- крестовники не
считаются драгоценными, они довольно хрупкие, легко обрабатываются, но такой
большой и с таким четким крестом -- тоже редкость. Хотел бы я знать, зачем
ему было дарить его тебе! Тебе -- кинжал, мне -- посох этот... Как из него
еще и топорище-то сделать?..
Они замолчали. Перед глазами обоих стояло это удивительное зрелище --
Олмер и горбун. Каждый вспоминал подробности необыкновенной встречи; так они
прошли через всю поляну, когда Торин вдруг хлопнул себя по лбу.
-- Хороши же мы оба! Затоптали следы копыт!
-- Кто затоптал, а кто и посмотрел, и запомнил! -- Хоббит показал другу
язык.-- Подковы с пятью гвоздями, между первым и вторым, считая слева, такая
трехлучевая звезда... Да, впрочем, вон же они, ты что, не видишь? Однако
давай отложим прочие разговоры на потом -- нас уже наверняка хватились!

Они добрались до лагеря как раз в то время, когда встревоженный Рогволд
отряжал во все стороны конных на поиски. Хоббиту и гному пришлось
отговариваться наспех сочиненными небылицами, и лишь ночью, когда обоз
остановился на краю леса подле брошенной людьми деревни, они собрали на
совет немногих самых близких друзей.
Сидели в темноте, тщательно заткнув щели в пологе фургона и укутавшись
в одеяла,-- к вечеру с гор неожиданно потянуло ледяным ветром. Пришли Малыш,
Рогволд, Дори и Бран. Они уже знали историю с "Ножнами Андарила", Олмером из
Дэйла и старым хронистом; Фолко и Торин во всех подробностях поведали им все
случившееся.
-- Начнем с того, что мы имеем,-- начал Рогволд, после того как Фолко
умолк и облизнул пересохшие во время долгого рассказа губы.-- Следы подков,
они действительно необычные.
-- Куда уж. необычнее -- такая примета! -- задумчиво произнес Бран.
-- Жаль, что я не видел их сам, -- вздохнул Рогволд. -- Однако подобное
клеймо мне незнакомо. Что может значить эта звезда?
-- Звезда-то -- дело понятное, -- ответил Торин. -- Зовется она
Изельгрид и в старину обозначала единство трех Подземных Стихий:
Камня, Огня и Воды. Но я не слышал, чтобы кто-нибудь из тангаров
использовал ее как клеймо!
-- А разве кто-то из кузнецов-людей не мог сам додуматься до такого
несложного символа? -- спросил Рогволд.
Торин не нашелся, что ответить, и тут неожиданно встрял Малыш.
-- Если мне дадут кружечку пригорянского пива, я, пожалуй, скажу,
откуда эти подковы! -- вдруг хитро усмехнулся Малыш.
-- Ты?! Откуда?! Говори! -- загомонили было все разом, но Малыш стоял
на своем.
-- Сперва пива! Да не этот наперсток, что взял сейчас скупой Торин, а
мою кружку!
Выразительно покачивая головой и кривя губы, Торин нацедил Малышу
требуемую кружку. Маленький Гном неспешно выпил, крякнул, утер подбородок...
Наступила пауза. Малыш лукавым взглядом обвел смотрящих на него друзей.
-- Этот знак -- Изельгрид -- ставит на свои изделия один рангтор из
Эребора,-- небрежно бросил он.-- Я знавал его. Он поссорился со своими из
Одинокой Горы и ушел на север, к Драконьему Плато. Он и делает такие
подковы, причем добавляет в них медь, отчего они становятся тяжелее, но
мягче и лучше прилегают к копыту...
-- Рангтор? -- недоуменно переспросил Рогволд, но Торин пояснил, что у
гномов так зовется тангар-одиночка, живущий и работающий на свой страх и
риск,-- изгой, ушедший от сородичей.
-- Личность он довольно мрачная,-- продолжал Малыш,-- но большой
мастер. Я познакомился с ним, когда ходил в Эребор, пять зим тому назад.
-- Подковы из Эребора...-- задумчиво протянул Торин.-- И Теофраст
говорил -- он из Дэйла. Что ж, может, и правда... Но что нам с того?
-- Хотя бы то, что если он и лжет, то не всегда,-- встрял Фолко.
-- Кстати, да,-- кивнул Рогволд.-- Наш хоббит совершенно прав. Значит,
кое в чем можно полагаться и на слова этого Олмера.
Торин лишь передернул плечами.
-- Теперь дальше,-- продолжал бывший сотник.-- Его подарки. Кинжал
нашего Фолко -- вещь совершенно изумительная и непонятная. Откуда такой мог
взяться? Кто его мог сделать? -- В ответ гномы лишь развели руками.-- Если
это не ваша работа, почтенные, то чья же тогда ?
-- Гадать можно бесконечно,-- буркнул Бран.-- Может, его сделали
потомки Рыцарей из Заморья еще до падения Врага. Может, это сработано где-то
на востоке, о чудесах которого плетется столько небылиц.
-- Он сказал -- это их гундабадский трофей,-- напомнил Фолко.
-- Гундабадский? Давайте думать, что там было последние несколько
лет,-- почесал бороду Рогволд.-- Нет, что-то мне ничего не приходит в
голову. Может, гномы о чем-нибудь слышали?
Торин и Бран в свою очередь развели руками, однако Дори вдруг подался
вперед.
-- Я кое-что слышал,-- медленно начал он, морща лоб.-- Где-то в тех
краях без вести сгинул отряд, что напал на Эребор прошлой осенью -- помните?
В Аннуминасе я как-то встретил знакомца, он шел через королевство Беорнингов
как раз в те дни и слышал, что пограничная стража подняла тревогу и большой
отряд лесных жителей отправился на север. Больше я ничего об этом не знаю,
но, так или иначе, пришедшие с востока исчезли бесследно.
-- Ну, может, и так,-- неуверенно проговорил Торин.-- Только слишком уж
много этих "может"!
-- Это все, что нам остается,-- пожал плечами Рогволд.-- Что ж, может.
Бран прав, и кинжал действительно с востока. А твой посох, Торин?
Гном вытащил из-под сваленных на дне фургона мешков длинную не то
жердь, не то трость, казавшуюся желтоватой в тусклом свете коптилки. Ее
долго вертели и крутили, пожимали плечами. Малыш даже попробовал на зуб;
лучшие клинки гномов резали ее лишь с трудом и быстро тупились. Гномы вновь
развели руками. Никто даже отдаленно не мог предположить, что это такое и
откуда взялось.
-- Что же ты собираешься с ним делать, Торин? -- спросил наконец
Рогволд, возвращая гному загадочный подарок золотоискателя.
-- Сделаю топорище, -- буркнул гном.
-- Кстати, Торин, а ты что, знал его раньше? -- вдруг спохватился
Фолко.-- Что это за прозвище -- Злой Стрелок?
-- Знал... давно, правда,-- нехотя ответил гном, отворачиваясь.--
Знакомство мы с ним свели,-- он криво усмехнулся,-- лет тридцать назад,
когда и он был еще молод. Мы ладили в Арчедайне новые городские ворота, а
он... Он тоже был чужим в этом городе, нам его показали, когда он на спор
бил влет голубок на ярмарочной площади, ни разу не промахнувшись. За это он
и получил свое тогдашнее прозвище, а имя его я быстро забыл... И узнал я его
не сразу -- он все-таки сильно изменился, хотя лицом по-прежнему не стар. Но
мы закончили свою работу и ушли обратно в горы, и что стало со Злым
Стрелком, по правде, мало меня волновало.
-- А что за укороченную бороду Дьюрина он упоминал? -- продолжал
расспросы хоббит, однако наткнулся на холодное молчание замкнувшегося в себе
Торина.
-- Не будем говорить об этом,-- негромко попросил тот хоббита.-- Из-за
этой бороды я в свое время поссорился с нашими старейшинами... Ладно, хватит
об этом! Так что у вас произошло с этим Санделло теперь?
Выслушав хоббита, гном с сомнением покривил губы.
-- А гнали-то они табун зрелых четырехлеток, годных под седло! --
вмешался сотник.-- Надо не забыть об этом, когда будем писать Наместнику --
помни, дорогой Торин, что этого Олмера все-таки разыскивают.
Гном нахмурился.
-- Он нашел нас сам, и наши с ним распри -- наши распри,-- угрюмо
отрезал он.-- Наша ссора не касается Аннуминаса!
-- Его могут искать совсем за другое,-- поджав губы, ответил Рогволд.--
Негоже укрывать того, кто должен предстать перед судом. У нас невинных не
хватают!
-- И все-таки непонятно: зачем ему все это понадобилось? -- пробормотал
Дори.-- Что он сказал -- что встреча не была случайна?
-- Что гадать,-- угрюмо молвил Бран.-- Хотел бы я знать, что этот Олмер
имел в виду -- "желаю вам вернуться такими, какие вы есть сейчас"? Неужели
он знает что-то и про Морию ?
-- Узнаем, когда доберемся,-- в тон ему обронил Торин.
-- А все же мы зачем-то понадобились ему,-- задумчиво сказал Рогволд.--
Иначе зачем ему мирить своего горбуна с вами? И ведь помирил-таки! Кто знает
-- последняя ли это встреча ?
Они говорили еще долго, но так и не решили, какая корысть могла быть у
Олмера и какое отношение их поход мог иметь к этому темному, загадочному
человеку. Бросив ломать голову, они улеглись спать: до Ворот Мории
оставалось совсем немного -- всего лишь два перехода.
Фолко спал плохо. Его мучили неясные, сбивчивые сновидения; его
внутреннему взору представали то невиданные никогда им высокие башни,
охваченные странным голубоватым огнем, то заполненные багровым туманом
провалы и смутные тени, двигающиеся в кровавой мгле; а то, словно наяву, он
видел черные перчатки на могучих руках Олмера, ломающих так долго казавшийся
ему несокрушимым топор Торина. И еще не оставляла Фолко мысль о том, что у
Олмера имелась некая тайная цель, быть может, он хотел, чтобы хоббит и его
спутники действительно пробились в Морию, и подаренный клинок мог
пригодиться там; однако хоббит ощущал и то, что Олмер действовал по наитию,
словно движимый внезапным порывом...
Последние дни пути проходили в напряженном ожидании. Леса исчезли,
уступив место печальной, полной брошенных домов и одичавших садов равнине.
Сиранона здесь резко сворачивала вправо, уходя к югу вдоль стен Туманных
Гор. Фолко не слезал со своего пони, держась вместе с Глоином, Двалином,
Рогволдом и Торином в голове обоза. Они удвоили осторожность; прятаться было
негде, и они старательно обходили пустые фермы и хутора, избегая смотреть на
черные окна пустых домов, казавшиеся выклеванными вороньем глазницами
мертвых. Встреча с Олмером и Санделло по-прежнему не выходила из головы у
хоббита; но, сколько он ни раздумывал, так и не мог понять, какая же судьба
привела этого необычайного человека на одну тропу с ними и зачем ему
потребовались эти объяснения. Однако земные заботы держали крепко, похоже,
лишь его одного; на подходе к Воротам Мории гномы позабыли все на свете. Их
глаза горели, с губ срывались невнятные восклицания на неизвестном хоббиту
языке; они подходили к главной святыне своего народа. "Непроглядно темна
вода Келед-Зарама, и холодны как лед ключи Кибель-Налы..."
В последний день их пути дорога шла гребнем холмистой гряды, северным
краем Привратной Долины. Они оставили позади остатки пристани, изглоданной
давним пожаром; Фолко и Торин, не удержавшись, дошли до разрушенных каменных
ступеней, когда-то высеченных гномами в обход Приморийского Порога. С
началом новой Эпохи гномы расчистили путь своим плоскодонкам и плотам вниз
по реке и проложили новую дорогу поверху долины. Когда-то так испугавшее
Фродо болотистое озеро исчезло; по дну долины весело бежала Сиранона, склоны
приречных холмов покрывали запущенные яблоневые сады.
-- Это была большая работа,-- негромко, словно сам себе, проговорил
Торин со вздохом.-- И все пошло прахом...
Позади них послышались шаги -- от остановившихся наверху фургонов к ним
спускался Глоин. Гном-мориец оделся в лучшие одежды, его могучую грудь
прикрывала сверкающая кольчуга; на широком узорчатом поясе висели
изукрашенный топор и шипастый боевой кистень. Он остановился рядом с ними и
положил руку на плечо Фолко -- хоббит ощутил мелкую дрожь, время от времени
пробегавшую по телу Глоина. Изгнанник стоял на пороге родного дома.
Несколько мгновений они молчали, глядя на серые стены утесов, среди
которых скрывались Ворота; потом Глоин вдруг улыбнулся и слегка подтолкнул
хоббита.
-- Нравится, Фолко? То ли еще будет, когда мы выметем эту нечисть, что
опять натекла в Казад-Дум! Клянусь бородой Дьюрина, больше людям не придется
бросать обжитые места возле наших Ворот.
-- Красиво,-- умиротворенно вздохнул хоббит, глядя на голубую ленту
Сираноны.-- Погоди, Глоин, я слышал, что прежде здесь был какой-то страшный
застойный пруд, где водились всякие страшилища ?
-- Верно,-- с улыбкой кивнул Глоин.-- Тут такое было!.. Гномы после
победы взялись осушить это озеро, но сперва сплели сеть из последних
остатков мифрила и выловили Хрящелапого со всем потомством, воду спустили и
дыру в подземные реки наглухо забили, а потом вновь вернули Сиранону в
прежнее русло.
Фолко хотел расспросить морийца о подробностях той ловли, но с дороги
их окликнули товарищи. Солнце уже опустилось к самому горизонту. Ворота
лежали в нескольких сотнях шагов от них, а в наскоро разбитом лагере уже
разжигали костер для ужина. Фолко вздохнул и побрел готовить вечернюю
трапезу. Штурм Ворот был назначен на завтра.