Художественная литература

Михаил Веллер

Осуждение

- Любовь моя, осень, - изрекаю я. - Когда приходит знание и покой, весна раздражает, пора беспокойства, и я жду сентября. - Ста-ре-ешь, - улыбается Анна... - Так, - перестаешь проповедовать, что раньше было лучше, и это старость: ясность и смирение. - Мужчина излагает кристально, - кивает бородатый из угла. Грязноволосые эстеты, мудрецы в поисках жратвы и аудитории, богема без искусства: шайка идиотов. Отыскиваю на столе невыпитую рюмку. "А в Швеции, - повествует мымра в свитере, - вместо "Нет выхода" над задними дверьми автобусов пишут "Выход с другой стороны" - чтоб уменьшить число самоубийств". Интеллектуи отдают дань проблеме самоубийств и мудрости шведов, прежде чем перейти к обсуждению свободы секса. Все они гении в сослагательном наклонении. Моя причастность томительна. "Не злись, - трогает меня Анна, - лучше мы убьем время, чем оно убьет нас". Туда же. - Мы сейчас пойдем в ту комнату и закроем дверь, - говорю, - или побудь-ка одна, моя юная грация тридцати восьми лет. - С римской прямотой, - констатирует с удовлетворением бородатый. "Вы умрете не от своей руки", - отворачиваюсь. - Ты... ты... - Анна изображает готовность к эффектному жесту. - Я? Подонок, мм? - Она охает: синяки будут. Идет покорно, опустив голову в своих химических волосах. У Люды были не такие волосы. Волосы такие... похожие, м-да... у Маринки были такие. Волосы эти легко ласкают мое остывающее лицо. Потом она ложится, прижавшись, и дышит успокаиваясь. Сейчас захочет пить. Свет спички слепит. Я курю в тишине. - Мы встречаемся, только когда я сама прихожу, - говорит она. - Тем лучше, - соглашаюсь я. - Мы встречаемся по твоему желанию. Принц из андерсоновской "Русалочки" был осел, каких поискать. Русалочка была прекрасна, смертельно любила его - и не говорила ни слова, немая. Это ли не идеал женщины? Он женился на другой - надеюсь, получил по заслугам. Прикосновение Маринки приятно. Смытые картинки тасуются... я слышу собственный всхрап и размыкаю веки. Она приподнимается. Я тяну одеяло. - Я не нужна тебе, - говорит она с умеренной скорбью. Началось; началось; ох!.. - Хочешь сливу? Остались. - Ты не занят завтра? - Я тебе позвоню. На меня капает слезинка. Из "Мира мудрых мыслей" я почерпнул, что "счастье есть удовольствие без раскаяния". Она одевается у окна. У нее красивое тело. - Ты не проводишь меня? За окном фонарь, дождь; ее профиль изящен. У Люды был не такой профиль. Линия профиля отсвечивает голубым на летящем фоне снежинок. Убранные деревья Александровского сада отдают сумеречный свет. - Я так боюсь первой сессии, - говорит Вика. Я успокаиваю солидно. Мы гуляем долго после кино, и она не отнимает руки. Прожекторы зажглись, звенят куранты Адмиралтейства. Я читаю Блока. Вика печальна, девочка. - У тебя не промокли ноги, Вика? Пойдем пить чай. В гастрономе она тоже пытается платить, "позавчера была стипендия". Дома я пристраиваю ее сапожки под батареей. - За благополучную сессию! Вика пьет храбро. Я показываю стройотрядовские фотографии. Пою ей наши песенки под гитару. Музыка, свеча. "Ты гладишь меня, как кошку", - морщит носик. "Кошек гладят те, кому больше некого". Она позволяет целовать себя и смотрит отчаянно. - Какая ты красивая, Вик... Я знаю тебя давно, только ты не знала этого... - Правда?.. Она гладит мою щеку и в этом прикосновении вдруг на мгновение становится родной, и становится истиной все, что я говорю и делаю. - Милая... И уже в темноте какое-то время мерцают отрешенно и закрываются ее глаза. У Люды были не такие глаза. Сейчас среди толчеи Невского я упираюсь во взгляд этих глаз. - Сережка... - Она смотрит на мое пальто, ботинки. - Что с тобой? - риторически вопрошает с жалостью, но с отмщением... Так всплывает забытая боль, чтобы исчезнуть навсегда. - О, мать, - говорю я. - Вы прекрасно сохранились. И элегантны чертовски. В угловом кафетерии она берег нам кофе и пару пирожков мне. Я приношу чистый стакан. - Не угодно? - вынимаю початый портвейн. - Нет больше водки с апельсиновым соком, - усмехается Галя. - Ты изменяешь себе. - О нет. Не могу отказать себе в удовольствии снять шапку. Она боится смотреть на мою лысину. - Как живешь?.. - Так. А ты: замужем, дети? Подтверждает. - Я ж говорил, все будет у тебя хорошо; помнишь? а ты не хотела соглашаться. Выйдя, закуриваем. - Дай два рубля, - прошу я. Получаю пятерку. Она ищет формулу прощания. - Ну что, все бабы твои были? Вся водка выпита? Выполнена программа? - говорит она своим красивым голосом. У Люды был совсем не такой голос. Голос Тани - закрыв глаза на солнце, я забыл о счастье - напоминает: - Ты сожжешь плечи, Сергей, - и внутренняя улыбка постоянна в ее лице и голосе. Уже июнь, и трава у залива высокая. Кузнечики наяривают в ней, а позади шуршит о песок вода. Песчинки в сгибах истории и муравей на странице; мы дремлем, касаясь плечами. Таня покрывает мне спину своим платком; ее кожа нагрета и блестит. Рассеянное в воздухе светлое золото июня отполировало ее. - А я загораю лучше, чем ты, - и целует. Тени отмечают время. Мы купаемся напоследок. Она не умеет плавать, но здесь мелко и дно чистое. Собравшись, мы уходим босиком. Я переношу Таню через мазутистое шоссе. Она старается лежать удобнее. За листвой видна автобусная остановка. - Ты из-за меня совсем не учился сегодня, - говорит Таня. - Если ты получишь четверку, тебе не дадут медаль... Ты не сердишься на меня? Она самая красивая девочка в школе. Везение мое щемит нереальностью. Мы строим планы.

все книги автора