Художественная литература

Тама Яновиц

Рассказы

Перевод с английского ВЕРЫ ПРОРОКОВОЙ

Рабы Нью-Йорка

Моему брату Роланду было пять лет, когда кузен научил его одной шутке.
Том да Джон да У-Щип-Ни ехали на лодке. Том да Джон свалились в воду. Кто
остался в лодке? Мой братец сказал: У-Щип-Ни, и кузен его ущипнул. Придя
домой, братец решил рассказать эту шутку маме и сказал: Том да Джон ехали на
лодке. Том да Джон свалились в воду. Кто остался в лодке? Никого, - ответила
мама. Братец повторил все снова и, когда мама во второй раз сказала никого,
бросился на нее с кулаками.
Прошло двадцать лет... Я старше братца, всю жизнь была старше, а мама
до сих пор рассказывает, как его взбесил ее неправильный ответ. Он хотел
одного - сделать ей то же самое, что сделали ему. А я теперь живу в
Нью-Йорке, и главная моя забота - квартирный вопрос. Я снимала квартирку в
старом кирпичном доме в Верхнем Вест-сайде, но она была слишком дорогой, а
недорогую найти оказалось совершенно невозможно. Да и дела у меня шли не
очень-то гладко. То есть денег я вообще не зарабатывала. Думала, что перееду
в Нью-Йорк и стану продавать свои фенечки - украшения из резины и ракушек,
серьги с пластиковыми Джеймс-Бондами и все такое, но выяснилось, что этим
уже занимается куча других девушек. Так что в какой-то момент я решила все
бросить и сказала Стасу, что собираюсь вернуться домой к матери. Мы со
Стасом до этого полгода встречались. Тогда-то Стас и сказал, что мы могли бы
попробовать жить вместе.
И вот уже почти год мы живем в его квартире в Виллидже. Комната одна,
большая, но в ней полно коробок и шкафов, битком набитых бумагами. Он здесь
обитает уже лет десять и лет шесть после развода жил один.
Я понемногу привыкаю к такой жизни. Утром убираюсь, выгуливаю
далматинца Эндрю, потом подаю Стасу завтрак - два яйца всмятку, печенье с
изюмом, кофе с тремя ложками сахара. Обычно в это время швейцар звонит по
интеркому и я спускаюсь вниз забрать какую-нибудь посылку или бегу в
магазин, например за сигаретами. Потом Стас уходит работать. Он художник,
работает сам на себя, и с утра ему не обязательно торопиться, только в
последнее время он выскакивает из дому часов в десять, потому что нервничает
- у него скоро должна открыться выставка в галерее на Пятьдесят седьмой.
Днем я смотрю сериалы и выпиваю вторую чашку кофе. А потом начинаю
придумывать ужин. Могу приготовить, например, куропаток по-корнуолльски в
апельсиновом соусе, рис с карри, спаржу или fettuccine Вид спагетти (итал.;
здесь и далее - прим.перев.). с чесночными хлебцами и салатом из аругулы.
Без особых изысков. Взяв с собой Эндрю, иду в Ки Фуд, сдаю пустые бутылки.
Стас любит кока-колу и Крекер Джек, пастилу лопает прямо из пакета.
В общем, привыкаю потихоньку. Он часто ворчит, особенно если я оставляю
свою косметику в ванной. Раньше он говорил: Ох, Элинор, грехи твои тяжкие,
пока я не сказала, что это у него регрессивная реакция на католическое
детство. Его раздражают всякие мелочи. Если я, к примеру, мою посуду и он
углядит на полу лужицу жира, накапавшего, пока я несла фольгу от жаркого в
мусорное ведро, он просто из себя выходит. Бесится, когда я не убираю одежду
или кладу выстиранные вещи туда, где он их не может отыскать. Ну а если я
покупаю не тот дезодорант, он минут пятнадцать объясняет мне, почему он
пользуется не антиперспирантами, а именно дезодорантами. Антиперспиранты
закупоривают поры и мешают естественному процессу потоотделения, что вредно
для здоровья, а дезодоранты просто скрадывают неприятный запах. Но
квартира-то его, и, когда мы начинаем ссориться, я с паническим ужасом думаю
о том, что сматываться мне некуда.
У меня есть в Нью-Йорке пара подружек. Одна из них сдает свободную
комнату за 650 долларов в месяц. У другой ребенок трех лет, и я уверена, что
она бы с радостью поселила меня на диване в гостиной, если бы я днем нянчила
ее крошку. Но будет ли мне от этого лучше? Сейчас я хотя бы стараюсь освоить
искусство совместного проживания с мужчиной.

Так случилось, что на эту вечеринку я пошла без Стаса. Он неважно себя
чувствовал, а я все-таки пытаюсь иногда выходить на люди без него. Для меня
это проблема из проблем. Я предпочитаю всюду ходить с ним и, пока он болтает
со своими друзьями, просто стою рядом и время от времени улыбаюсь, но
говорить-то мне ничего не нужно. Допустим, подходит к нам в ночном клубе
какой-нибудь его приятель, так он говорит не со мной, а со Стасом - о делах
или о софтбольной команде, в которой они оба играют. Нужно мне что-нибудь
говорить? Ничего мне не нужно говорить.
В общем, это было новоселье неких Моны и Фила. Я их почти не знаю. Они
только что сняли за полторы тысячи в месяц - Моне достались какие-то деньги
от родителей - квартиру на Четырнадцатой улице. Сущая находка, шестой этаж
без лифта. Фил - плотник, поэтому сантехнику он может наладить сам. Они даже
вещи еще до конца не распаковали, все было заставлено коробками. Некоторое
время я сидела на кушетке, пила приготовленную в миксере Маргариту и слушала
рассказ Мониных родителей об их путешествии в Китай. В каком-то отеле в
Пекине они жили в номере люкс - у них в тургруппе устроили лотерею, они ее
выиграли, и им достался роскошный номер с уймой напитков в баре.
Потом я их слушать перестала, огляделась по сторонам и вдруг увидела
совершенно потрясающего парня, который сидел со мной рядом и ел жареную
курицу из Кентакки фрайд чикен Фирменное название сети экспресс-кафе.. Мона
и ее муж Фил приготовили соус сами, но, поскольку замотались с переездом,
купили в Кентакки кур и разложили их в корзиночки с льняными салфетками. Я
ничего не ела, потому что поужинала со Стасом. Он приболел, и я ничего
особенного не готовила, только фасолевый суп, макароны с сыром и салатик.
Сначала, когда я увидела, как этот парень ест курицу и пялится на меня, я
даже разозлилась, поскольку решила, что: а) он чересчур уж красив, этакий
кудрявый брюнет с зелеными глазами, и б) он, скорее всего, актер, потому что
вид у него был такой, словно он играет в сцене из Тома Джонса, был такой
фильм с Альбертом Финни. Стас говорит, что у меня не руки, а паучьи лапки, и
мне стало не по себе от того, как этот парень грыз тощее куриное крылышко и
меня разглядывал. Я чуть не сказала ему, чтобы перестал выпендриваться и вел
себя по-человечески.
Он представился, и мы разговорились. Я впервые за тыщу лет
разговаривала с посторонним мужчиной. Стас наполовину поляк, наполовину
итальянец, поэтому не поощряет моих бесед с лицами противоположного пола.
Этот парень, Микель, оказался из Южной Африки. Писал политические
романы, и поэтому его вышвырнули из страны. То есть не буквально вышвырнули,
а просто конфисковали рукопись, над которой он работал. Я спросила, не знает
ли он случайно Джимми Гвинна из Кейптауна. Естественно, Микель его знал,
даже снимал с ним вместе квартиру в Лондоне лет шесть назад. На новоселье
Микель пришел с Милли, с которой я давно мечтала познакомиться: Милли -одна
из немногих женщин-художниц, добившихся в Нью-Йорке успеха. Мы
поздоровались; оказалось, что мы с Милли учились в одном колледже, только в
разное время - она его закончила лет на восемь раньше, чем я. Мне и в голову
не пришло, что Милли с Микелем - пара, я думала, они просто пришли
одновременно. Короче, Милли отошла куда-то, а Микель стал болтать со мной
дальше.
Я дала Микелю свой адрес и телефон, но почему-то умолчала о том, что
живу не одна. Надо признаться, что делала я это безо всякой задней мысли.
Стас постоянно твердит, что у меня должна быть собственная жизнь. Глаза у
этого Микеля умопомрачительные - как два зеленых омута, такие раз увидишь и
больше не захочешь. Взглянет-коленки дрожать начинают, а меня такие штуки
просто бесят. Так что я никак не реагировала - то есть не позволяла коленкам
дрожать - и беседовала с ним, словно он был моей подружкой. Впрочем, я,
пожалуй, уже разучилась разговаривать по-другому.
Через несколько дней (Стас как раз ушел в мастерскую) Микель позвонил,
и мы с ним договорились выпить вместе кофе. Оказалось, что он живет в
нескольких кварталах от нас. В таверне Белая лошадь я уселась в самом
дальнем углу, надеясь, что никто с улицы меня не заметит и не расскажет
Стасу о том, как я провожу время.
Пришел Микель. Зубы у него сверкали совершенно невообразимой белизной
(наверное, вода в Южной Африке какая-нибудь особенная), глаза - ну просто
изумрудные (а может, он носит цветные линзы). Кому рассказать - не поверят.
Он принес мне свой роман. Его опубликовали в Англии, и теперь он искал
американского издателя. Роман назывался Чужак с видом на жительство. Мне
все-таки пришлось объяснить, что я живу не одна, и Микель спросил, как это у
меня получается. Я сказала, что получается нормально, но все-таки есть
надежда, что в один прекрасный день у меня появятся деньги и тогда я смогу
съехать. Еще я сказала, что со Стасом ладить научилась, но он терпеть не
может людей в доме, дивана у нас нет, только кровать, и вся квартира
завалена его вещами, ремонта не делали лет десять, а я мечтаю о настоящей
квартире, может даже с засаженным геранью балкончиком, и тогда бы я смогла
иногда приглашать на ужин человек восемь-десять.
Тут-то и выяснилось, что Микель живет с Милли. Они познакомились в
Лос-Анджелесе. Милли приехала туда с выставкой, а Микель там жил, отбирал
сценарии для какой-то кинокомпании. Микель пригласил Милли в Южную Африку,
она познакомилась с его матерью, и они отлично поладили. Микель возил Милли
к зулусам, она с ними плясала, потом они всю ночь пили какие-то местные
напитки, и Милли все ужасно понравилось. Потом Милли вернулась в Нью-Йорк и
предложила Микелю переехать к ней, ведь все издательские дела надо решать в
Нью-Йорке. Еще Микель сказал, что они прекрасно уживаются друг с другом,
только все время ссорятся.
Дело обстоит так: у Милли есть собственная квартира, и когда ее
предыдущий друг, с которым они собирались пожениться, купил соседнюю, они
сломали перегородки и объединили оба помещения. И теперь бывший друг Милли
сдает свою часть Микелю за почти символическую плату, настолько
символическую, что хоть Микель и на мели, но все же может себе позволить
жить в Нью-Йорке, где, собственно, жить и хочет. Сдает бывший Миллин друг
свою часть квартиры Микелю так дешево потому, что восстанавливать стены
чертовски дорого, а Милли наотрез отказывается делить помещение с чужим
человеком. Микелю повезло, что Милли не считает его чужим, иначе ему
пришлось бы вернуться в Лос-Анджелес к работе, которая не вызывает у него
ничего, кроме отвращения.
Мы сидели и разговаривали. Микель положил свою руку на мою. В этом не
было ничего сексуального, просто мы сидели за деревянным столиком в таверне
Белая лошадь, сидели и смотрели друг на друга. Мы оба оказались в одинаковом
положении. Будь у одного из нас своя квартира, все могло бы обернуться
иначе. Не то чтобы Микелю не нравилась Милли; нет, она ему нравилась. Но они
часто ссорились, и ему не дозволялось вечером выходить одному. Милли не
большая охотница до вечерних развлечений, а Микелю очень бы хотелось поближе
познакомиться с нью-йоркской жизнью, раз уж он здесь оказался.
Мы собрались уходить, и я разрешила Микелю заплатить за мой кофе. Он
сказал, что позвонит мне на днях, и я попросила его звонить с одиннадцати до
часу, когда Стаса наверняка нет дома. Я попросила, чтобы он надписал мне
книжку, и он написал: Элинор, что живет у реки, от Микеля с любовью. И еще я
сказала: Слушай, а напиши-ка свой телефон. Вдруг мне понадобится тебе
позвонить?
Ничего предосудительного здесь не было и быть не могло. К Микелю я
решила относиться как к подружке, поэтому и рассказала Стасу о нашей
встрече. Ясно было, что у нас с Микелем ничего не получится, мы оба в
одинаковом положении, но, может быть, мы могли бы общаться вчетвером - я бы
дружила с Милли, а Стас ходил бы с Микелем играть в бильярд. Нужно ведь
заводить новых друзей, а если живешь с кем-то, то лучше дружить парами.
У Стаса чуть нервный срыв не случился. Два дня он со мной вообще не
разговаривал, а потом как пошел орать. Велел мне убираться вон, если мне так
уж хочется спать с этим типом, возмущался, как я смею приносить в дом
любовные послания от какого-то кретина.
Я сказала:
- Знаешь, Стас, если бы между нами что-то было, я бы не стала тебе
ничего говорить. Я просто рассказывала Микелю о тебе и о том, какой ты
замечательный, а он говорил о Милли.
Стас сказал:
- Не морочь мне голову! Так все и начинается - сначала рассказывают
друг другу о своей жизни, а потом заваливаются в постель. Слушай, давай-ка
разбежимся. Ты меня достала.
Это продолжалось весь день. Я не выдержала и расплакалась.
- Если хочешь, чтобы я ушла,- сказала я, - пожалуйста! Ты прекрасно
знаешь, как я тебя люблю - почему же ты так странно на все реагируешь? Я
думала, он тебе понравится. Он так хотел посмотреть твои картины. А я бы с
удовольствием с ней подружилась.
- С кем? - спросил Стас.
- С его подругой.
- Ты что, хочешь, чтобы я ей позвонил и назначил свидание? - сказал
Стас. - Этого ты хочешь? Замечательно. Ты все это придумала, потому что сама
себе не доверяешь. Знаешь, что я в тебе больше всего ненавижу?
- Неряшливость? - спросила я.
-Нет.
- Характер?
- Нет, - сказал он. - На тебя нельзя положиться. Вот что я ненавижу в
тебе больше всего. Ты чертовски ненадежный человек. Тебе самой от себя не
тошно?
Вот это уж мне совсем непонятно. То есть да, я знаю, я человек
ненадежный, но при чем здесь это? То, что я встретилась с человеком и выпила
с ним кофе, отнюдь не свидетельствует именно об этом моем недостатке. Я
проплакала все воскресенье, а Стас отправился играть с приятелями в софтбол.
Микель позвонил в половине первого. Я пыталась говорить с ним легко и
весело. Он действительно очень умный и милый, и я совершенно не понимаю, как
Милли может с ним ссориться. Я хотела сходить выпить с ним кофе, только вот
глаза опухли от слез. И тут я не удержалась и рассказала ему, в каком аду
жила эти три дня, потому что Стас, узнав, что я ходила пить кофе с мужчиной,
чуть с ума не сошел от ярости.
- У меня все то же самое. Она совсем спятила, - сказал Микель.
Мы помолчали.
- Может, выпьем кофе завтра? - предложила я.
- Завтра не могу, - сказал он. - Как насчет среды?
- Давай я позвоню тебе утром, - сказала я. - Не знаю, смогу ли я в
среду.
Мы опять помолчали, а потом он сказал, что лучше мне ему не звонить.
Я видела его еще один раз. Печальная была встреча. Мы столкнулись в
банке. Он был с Милли, и она как-то странно мне улыбнулась. Я была без
косметики и в очках со стразами, так что, может, она меня и не узнала. В тот
вечер, когда мы с ней познакомились, я была в линзах и навесила на себя кучу
собственных украшений, кажется, серьги и бусы с Джеймс-Бондами и прочей
ерундой. Когда Милли отошла к банкомату, Микель подошел ко мне и спросил,
пойду ли я из банка домой.
Мне повезло - когда я вернулась, Стаса дома не было, а через несколько
минут позвонил Микель. Разговаривали мы недолго. Микель сказал, что будет
лучше, если мы некоторое время не будем общаться. Говорил он шепотом.
- А как же наш бурный роман, неужели он прервется, едва начавшись?
Молчание было мне ответом.
- Шутка! - сказала я.
Теперь, если Стас оказывается днем дома, я молюсь только об одном -
чтобы телефон не зазвонил.
Я стараюсь содержать квартиру в чистоте и порядке. Мама моя живет на
севере штата, и у нее только одна спальня. К ней мне удрать нельзя. В семь
тридцать я встаю и иду гулять с Эндрю. Все хорошо. Стас купил мне пальто,
оранжевое шерстяное пальто с зеленым бархатным воротником. Я предпочла бы
что-нибудь более консервативное, но новое зимнее пальто иметь приятно.

Из Бостона позвонила моя подруга Эбби. Позвонила в истерике. Она уже
несколько лет живет с одним парнем. Он был арт-директором в рекламном
агентстве, а она преподает в Симмонсе Колледж Симмонса - престижный частный
колледж для женщин в Бостоне.. Живут они в Бэк-Бэе, в доме Роджера, старом
особняке, который он отремонтировал. Его уволили, и теперь он хочет, чтобы
она взяла часть расходов по содержанию дома на себя, но жениться не
предлагает. А тут объявился прежний возлюбленный Эбби, который хочет, чтобы
она переехала в Нью-Йорк и жила с ним.
- И что ты намерена делать? - спросила я.
Эбби сказала, что ее прежний возлюбленный, Брюс, порядочный подонок, но
Бостон и Роджер ей опостылели.
- Я могла бы жить в Нью-Йорке с Брюсом, - сказала она, - и летать раз в
неделю в Бостон на работу. Может, в Нью-Йорке мне попадется кто-нибудь
получше.
- Не делай этого, Эбби, - сказала я. - В старые времена браки детей
устраивали родители. Конечно, можно было нарваться и на подонка, но по
крайней мере законную супругу нельзя было вышвырнуть на улицу. А теперь у
нас рабовладельческий строй. Живешь с мужиком в Нью-Йорке - изволь быть его
рабыней.
- Знаешь, - сказала она, - я привыкла к тому, что Роджер готовит сам.
Думаешь, готовить Брюсу придется мне?
Ей отлично известно про мои ужины и про то, как я каждый день ломаю
голову над меню.
- Да, - сказала я. - Готовить Брюсу придется тебе. А что ты будешь
делать, если вы разругаетесь и он велит тебе убираться к черту? С твоей
зарплатой квартиру в Нью-Йорке не снять.
- Брюс, конечно, мерзкий тип, - призналась она.-Но ведь я могла бы
пожить с ним, пока не найду кого-нибудь получше.
- Об этом и не мечтай. Ничего ты не выиграешь, не надейся. - Раньше я
ей этого не говорила, потому что не знала, что там у них с Роджером, но,
похоже, все не так плохо. - Будешь жить с Брюсом, станешь его рабыней. В
других городах, где жилье дешевле, все совсем иначе. У Роджера такой власти
над тобой нет, ведь ты в любой момент можешь съехать и снять в Бостоне
что-то свое.
- Это мне в голову не приходило, - сказала она. - Пожалуй, я еще
подумаю. А ты точно знаешь, что в Нью-Йорке нет свободных мужиков?
- Есть женщины, - сказала я. - Сотни и сотни женщин, которые
выслеживают дичь. А мужики - они либо голубые, либо сами рабы. Единственный
выход - разбогатеть и обзавестись квартирой. Тогда сможешь заиметь
собственного раба, нищего, но покорного.
- А женщины эти, которые дичь выслеживают, они хоть из себя ничего? -
спросила Эбби.
Да она просто ничего не понимает!
- Эбби, - сказала я, - это Нью-Йорк. У них у всех стрижки за сто
семьдесят долларов и черные пояса с бляхами из чистого серебра.
- Понятно, - сказала она. - А вообще-то как жизнь?
- Мы со Стасом живем отлично, - сказала я. - Он купил мне новое зимнее
пальто. Слушай, я больше не могу говорить. Пора выгуливать Эндрю.
Я повесила трубку и подумала, что надо было мне сказать: Знаешь, Эбби,
Том да Джон свалились в воду, и в Нью-Йорке остался только У-Щип-Ни. Правда,
я не уверена, что она бы меня поняла. Помню, когда моему братцу Роланду было
пять лет, он носил ботиночки с металлическими мысками. После того как кузен
рассказал эту шуточку и ущипнул его, мой братец лягнул его, отчего кузен
пришел в ярость и кинулся жаловаться нашей маме. У него даже синяк остался.
Мама чуть со стыда не умерла - выходило, что все ее педагогические методы
себя не оправдали. Сейчас Роланд -- стажер первого года в отделении
акушерства и гинекологии одной из техасских клиник.


СпичкиВнутренний голос велел мне позвать гостей. Пока жила со Стасом, я
все время мечтала устроить вечеринку. Теперь я живу одна и ничто мне не
мешает это сделать. Да только я не хочу. Боюсь.
Я немного подумала, как бы все-таки эту вечеринку устроить, а потом
возблагодарила свою счастливую звезду - у меня нет ни стола, ни стульев. Так
что этот каприз переходит в разряд неосуществимых. Гостей можно звать только
в том случае, если им есть на чем сидеть. Но внутренний голос зудел: Элинор,
ты должна позвать гостей. Тебе это пойдет на пользу, -и я, в конце концов,
сдалась. Сама не знаю как, но я очутилась в магазине, где купила стол и два
стула и оформила доставку.
Я отлично знала, к чему ведут мои действия. И понимала, что сейчас в
моей жизни такой период, когда все идет наперекосяк. А если вечеринка
удастся, это будет означать, что в конце концов я сумею и жизнь привести в
порядок.
В моей комнате с относительным комфортом может разместиться человек
пять гостей. Телефоном я пользоваться ненавижу, и десятка два приглашений
послала по почте. Текст был такой: Приходите на коктейль в мое скромное
гнездышко.
Пригласила я человек пятнадцать мужчин и пять женщин. У меня был план:
познакомить всех мужчин, которые меня уже не интересуют, с тремя моими
одинокими подружками (две дамы были замужние и должны были прийти с
супругами).
Я, правда, отлично помнила, как после свиданий с молодыми людьми
звонила каждой из подружек и выдавала подробный отчет о странностях
очередного кавалера. Оставалось надеяться на то, что они об этом
благополучно забыли.
В день приема все не заладилось с самого начала. Стол доставили в
коробке, и состоял он из полусотни деталей. К нему прилагалась инструкция,
написанная недоступным моему пониманию языком (видимо, перевод с
китайского). Знала бы, что его пришлют в разобранном виде, ни за что б не
купила. Я предприняла попытку собрать детали воедино, но через два часа
вынуждена была сдаться. Внешне стол напоминал стол, но столешница просто
лежала на ножках, и все сооружение держалось на честном слове.
Потом я попыталась приготовить соус (у меня был рецепт из Вименс дей -
это должно было быть нечто с сыром и мексиканским перцем), но никак не могла
включить плиту. Она у меня электрическая, а с электричеством я давно не в
ладах. После разрыва со Стасом я съездила навестить мать, и каждый раз,
когда я там у нее хотела поджарить тост, тостер самовозгорался. Или начинал
расшвыривать обугленные куски по всей кухне.
У меня все ломается. Переехав в новую квартиру, я четыре раза за две
недели меняла автоответчики - они отказывались работать. В общем, поняв, что
плита не включится, я спустилась вниз за почтой. Пришел счет из Кон Эд на
девяносто долларов. Я глазам своим не поверила: девяносто долларов за месяц!
У меня квартирка-студия, такая крохотная, что пришлось купить диван-кровать
- обычная тахта заняла бы всю комнату, - складной стол и складные стулья. То
есть, не будь они складными, их бы просто некуда было поставить. В начале
сентября еще тепло, да и плитой я почти не пользовалась. Пару раз включала
на ночь кондиционер, но это не стоит девяноста долларов. Кажется, придется
сидеть вечерами при свечах, иначе счета за электричество меня разорят.
Я позвонила человеку, который снимал эту квартиру до меня, и он сказал,
что, даже если весь месяц пользовался кондиционером по вечерам, счета
приходили долларов на сорок, не больше. Ну как тут не психовать! Меня
наверняка используют для накопления электроэнергии. Она сочится из стен и
прямо в меня. На бланке было указано, что со всеми вопросами надо звонить
некоему Альберту Менендесу, что я и сделала.
- Девяносто долларов, Альберт! - сказала я. - Бред какой-то!
- Для Кон Эдисон это не бред, - ответил Альберт.
Но мне это казалось полным бредом. Поэтому я задумалась об объективной
реальности. Ну почему все валится именно на меня? Тут я поняла, что начинаю
заводиться, а гости придут только в восемь. И я отправилась прогуляться.

Я сидела на опоре моста, тут-то он ко мне и подошел.
- Прогуливаешь? - спросил он.
Я подумала: мне ведь почти тридцать. Но, пожалуй, я бы не слишком
удивилась, если бы меня вдруг принудительно отправили в школу, в первый
класс. Я взглянула на него. Симпатичный, может даже чересчур, такой чуть
грубоватый, как с рекламы сигарет. Глаза голубые, волосы каштановые,
вьющиеся. В клетчатой рубашке.
-С чего мне прогуливать? - сказала я. Кажется, это его огорчило. Но мы
все-таки разговорились. Он оказался дизайнером по мебели, ему нравится
мебель Фрэнка Ллойда Райта, именно мебель, а не архитектура, и еще работы
кого-то, чье имя мне совершенно незнакомо, но я сделала вид, что знаю, о ком
речь. Этот парень - его зовут Ян - сказал, что прогуливает работу, потому
что захотел покататься на мотоцикле. Мотоцикл, красный БМВ-800, стоял на
парковке за мостом.
Я сказала, что у меня депрессия. Вечером ходила с подругой выпить,
перебрала и теперь страдаю от последствий: 1) физических, таких, как
головная боль, усталость и нехватка витаминов В и С, 2) от чувства тревоги.
- Физическое состояние - на него можно и наплевать. Главное - тревога,
- сказала я. - Все время беспокоюсь, как я буду принимать вечером гостей.
Ян присел рядом со мной. День был жаркий, но пасмурный, и в воздухе
пахло скипидаром. Ян сказал, что он венгр, во всяком случае родители оттуда,
и отлично умеет готовить гуляш и паприкаш, а рос он в венгерской общине в
Нью-Джерси. Даже произнес несколько слов по-венгерски, наверное, хотел
доказать, что не врет. Он спросил, сколько мне лет, а когда я сказала:
Двадцать восемь, с некоторой обеспокоенностью заглянул мне в глаза. Странно,
но в последнее время везде, куда бы я ни пришла, все выясняют, сколько кому
лет. Просто эпидемия какая-то! И каждый норовит уколоть другого его
возрастом - словно бабочку на булавку насаживает.
- А тебе сколько лет? - спросила я.
- Тридцать четыре.
- Это уже старость, лапочка, - сказала я.
- Мне уйти? - спросил Ян.
- Нет-нет, - сказала я. - Шутка.
И я рассказала ему историю про то, как один пожилой человек (семидесяти
двух лет), друг семьи, позвонил и пригласил меня на ленч. После ленча (
arroz con pollo Курица с рисом (исп.). ) он сказал, что хотел бы поехать ко
мне и заняться любовью. Хоть я и ответила, что будет лучше, если мы
останемся друзьями, и напомнила про его счастливый брак, у выхода он меня
все-таки облапил. Я бросилась прочь, а он на прощание выдал комплимент
относительно некоей части моего тела.
- Разве это не ужасно? - спросила я.
- Почему это тебя шокирует? - сказал Ян, - Наверняка ты с таким не раз
сталкивалась.
- В семьдесят два года! - сказала я. - Животное. - И попыталась
объяснить, что мужчины моего возраста рукам воли не дают. - Если ты
кого-нибудь куда-нибудь приглашаешь, а потом вы решаете завершить встречу в
постели, то решение бывает обоюдным, так ведь? Ты же не станешь кидаться на
девушку на пороге ее дома.
Ян согласился со мной и подтвердил, что не станет. У следующей опоры
кто-то играл на трубе, причем довольно плохо, и стоны трубы неслись над
водой. Из-за этого музыкального фона все походило на сцену из фильма, во
всяком случае, так казалось. Я объяснила Яну, что устала от мужчин,
навешивающих на меня оценочные суждения.
- Большинство мужчин, с которыми я встречаюсь, все время выдают
какие-то определения, - сказала я. - Но ведь любому - мужчине, женщине -
можно сказать, что он чем-то расстроен, и в пятидесяти процентах случаев
попадешь в точку.- Ян, кажется, меня не понял.
- А мне не кажется, будто ты чем-то расстроена, - сказал он.
- Я и не расстроена, - ответила я. - Ну, может, самую малость, но это
потому, что нервничаю перед гостями. И нет у меня никаких причуд и
странностей. Все вокруг с причудами, а я нет. Уж это я определить в
состоянии.
- Угу, - сказал Ян и предложил мне прокатиться на мотоцикле. Я подумала
и согласилась, хотя в последний раз, когда я каталась на мотоцикле,
нарвалась на своего отца, Макса, - сначала он узнал Рики, малолетнего
преступника, за спиной которого восседала я, а потом и меня. Он заставил
Рики остановиться, велел мне слезть и впредь запретил кататься на
мотоциклах.
Я прикинула, что срок давности Максовым запретам уже вышел, но все-таки
немного нервничала. Макс был не прав, но не во всем. Я понимала, что
развлечение это опасное, возможно на грани патологии, но не будет же Ян
гнать по улицам города на бешеной скорости. Он дал мне шлем, который возил
пристегнутым к переднему колесу, и я попыталась засунуть в шлем свою рыжую
гриву. Ощущение было такое, будто меня сдавили тисками.
- Не трогай это, - сказал Ян, показав на какую-то штуковину сбоку. -
Можешь обжечься.
Потом он вышиб подножку, завел мотор, и мы рванули вперед. Машин было
полно, мы долго, пока не пробились к тротуару, объезжали какие-то такси, и
ощущение у меня было такое, что еще немного, и колени мне снесет напрочь. Я
крикнула Яну в ухо, что хочу проехать мимо дома моего бывшего дружка. И даже
представила себе, как мы с Яном мчимся на зеленый свет и я машу Стасу рукой;
Стас замирает в изумлении, а потом бросается за нами вдогонку. Стаса,
естественно, на улице не было, но приятно иногда немного помечтать.
Мы с Яном ураганом пронеслись по Южному Манхэттену, а потом он высадил
меня неподалеку от дома. Я уже собралась с ним распрощаться, и тут мне в
голову пришла одна идея. Ян оказался милым и симпатичным парнем, и, хоть мне
он вряд ли пригодится, возможно, подойдет какой-нибудь из подружек. В людях
я, по-моему, разбираюсь неплохо, а Ян учился в Вест-Пойнте, бросил его и
поступил в Бард-колледж. Короче, я дала ему свой адрес и пригласила вечером
в гости. Он сказал, что придет с удовольствием.

Часть адреналина я, конечно, катаясь на мотоцикле, спалила, но все-таки
не могла заставить себя вернуться домой и ожидать там надвигающегося приема.
Поэтому я решила сходить куда-нибудь поесть и направилась вверх по улице.
Аньес, местная экстрасенсша, сидела у окна. Когда я проходила мимо, она меня
остановила и показала на мужа, который стоял у сточной канавы рядом с
собакой - изнуренной и потрепанной, точь-в-точь старая плюшевая игрушка.
- Мы женаты уже тридцать лет, - сказала Аньес, - и очень подходим друг
другу. Он ненавидит людей, а я их люблю и беседую с каждым. Он плохо видит,
но ноги у него здоровые. Я едва хожу, зато зрение отличное. И живем мы в
разных квартирах.
Я кивнула.
- Поболтаем в следующий раз, - сказала я.-Мне надо пойти перекусить. И
еще купить вина. У меня сегодня гости.
Завернув за угол Бликер-стрит, я учуяла запах говядины. С чесноком и
луковым соусом из пакета - не худший вариант. Кажется, нечто похожее я
когда-то ела. Было почти три часа пополудни.
И тут я увидела двух знакомых мужчин. Оба катили перед собой коляски с
детьми.
- Привет, Элинор!, - крикнул мне Марк. Я перешла улицу и подошла к ним.
- Наши жены отправились на смотрины младенца, а мы остались при детях. Ты
ведь знакома с Борегаром?
- Да, - ответила я и взглянула на ребеночка, которого вез Борегар. Он
был просто прелестный.
- Это не мой, - сказал Борегар. - Племянница.
- Как дела, Элинор? - спросил Марк и посмотрел на меня с состраданием.
Не виделись мы с ним с тех самых пор, как я разошлась со Стасом.
- Отлично. Просто великолепно, - сказала я. - Делаю карьеру, у меня
премиленькая квартирка...
Марк занервничал.
- Очень рад, - сказал он. - А мы ходили смотреть Златовласку и трех
медведей.
- Тебе понравилось? - спросил Борегар у племянницы. У детки было пухлое
надутое личико. Я бы ей дала от силы года полтора.
- Очень понравилось, спасибо, - ответила она.
Вид у обоих молодых людей был довольно хмурый.
- А вам самим-то понравилась Златовласка?- спросила я. Они промолчали.
- На соседней улице вчера была ярмарка, - сказала я. - Может, и сегодня там
что есть, зайдите проверьте. - Я показала им кожаный напульсник в заклепках.
- За эту штуковину я заплатила всего два доллара. Надо было еще купить. Там
были и с шипами. Честно говоря, я бы носила десяток сразу - до плеча. И
тогда никто бы ко мне не полез.
Борегар внезапно встрепенулся.
- Куда ты переехала, Элинор? - спросил он. - Выглядишь ты просто
замечательно.
- Точно, Элинор, - подтвердил Марк.
Короче, я и их пригласила.
Потом я пошла в кафе, заказала гамбургер и картошку фри. Мне нужно было
как-то себя поддержать. Еда была до того омерзительна, что это даже привело
меня в восторг. Почти ледяная полусырая картошка, водянистый кетчуп и тощий
кусочек мяса между двумя холодными кусками булки. Отвратительно. Я, дрожа от
нервного возбуждения, смотрела на часы, следя за неумолимо бегущим временем.
Посетители в этот час были только случайные. Я чувствовала, что токи, от
меня исходящие, влияют и на окружающих. Какой-то бородатый хиппи донимал
официанта.
- Что с тобой? - повторял он все время. Официант явно плохо понимал
по-английски, он был темен и угрюм. - Почему ты такой мрачный? - допытывался
бородач. - Иди сюда, я тебе помогу. Ты откуда? - Официант не отвечал. - Ты
классный, - сказал хиппи. - Такой красавчик, но еще и классный.
За моей спиной разговаривали две женщины. Они, видимо, только что
навещали кого-то в больнице.
- По-моему, ее врач спятил, - говорила одна другой. - Ты видела ее
карту? В графе Диета он написал постельный режим.
Наконец я выкатилась оттуда, купила вина и пошла домой.
На автоответчике была куча сообщений от моих гостей. Я совсем забыла,
что наговорила следующее: Привет! Сегодня на завтрак я съела пончик, выпила
кофе и стакан клюквенно-яблочного сока. У меня вечером гости. Приходите,
если хотите. Оставьте сообщение после гудка.
Я стала слушать запись, и почти все говорили: Привет! На завтрак я съел
яичницу из двух яиц и тосты и выпил шоколаду. Увидимся вечером, и я никак не
могла сообразить, почему мне все рассказывают, что они ели на завтрак.
Плохие новости были все одинаковые - женщины, которых я пригласила,
прийти не могли. Одна заболела, другой надо было уезжать, третья придумала
какую-то дурацкую отговорку. Они все так долго жаловались на одиночество,
что мне и в голову не могло прийти, что они решат пропустить столь волнующее
событие. Короче, остались две дамы - я и моя подруга Эми. Она только что
рассталась с мужем и наверняка постарается одарить своим вниманием как можно
больше мужчин, чтобы доказать себе, что не потеряла формы.
Перед приходом гостей я так нервничала, что чуть не вывесила на дверь
табличку Умерла вчера. Просьба разойтись и не беспокоить. Но, как
впоследствии выяснилось, замок у входной двери внизу сломался, и большинство
гостей все равно в дом не попало. Все шло шиворот-навыворот. Стол мне
пришлось накрыть бумажной скатертью (скатерть у меня была как на Хэллоуин,
разрисованная тыквами, другой не нашла), из угощения - немного сыру и
крохотные треугольные тарталетки со шпинатом, которые я купила в
супермаркете.
Должна признать, что бывает угощение пошикарней и поизысканней.
Но сама я выглядела великолепно: я как раз купила китайскую пижаму
зеленого атласа, а на ногах у меня были золотые босоножки. Я зарядила
фотоаппарат и даже вставила в него новые батарейки, поскольку твердо
намеревалась запечатлеть сие событие.
Начали прибывать гости: Майк, Фриц, Барри, Марли, Джон и Тед. А еще
Билл, Стэн, Ларри и Рассел. Я рассадила их на диван, на стулья и на пол. Все
кидались ко мне на шею, а я с трудом вспоминала, кто из них кто. Все мужчины
пришли с вином и цветами. Эми явилась в прозрачной леопардовой блузке,
леггинсах и на высоченных шпильках. Она стояла у раковины и пыталась
разморозить паштет, который стащила из кафетерия, где работает.
- Пойди познакомься с Марли, - сказала я. - Отличный парень, скромный.
Между прочим, гетеросексуал.
- Не могу, - ответила Эми. - Боюсь. Я из тех гостей, которые
предпочитают прятаться на кухне.
- У меня нет кухни, - сказала я. - Это же просто ниша. И почему раньше
не предупредила? Ты же здесь, кроме меня, единственная женщина.
Комната была вся в сигаретном дыму, мужчины обшаривали в поисках вина
холодильник. А я казалась себе Одри Хепберн в фильме Завтрак у Тиффани:
Трумэн Капоте сидит в углу (на самом деле это был не Трумэн, а один мой
приятель, который обожает меня вышучивать), в комнате полно мужчин и только
одна подружка хозяйки. Я все представляла себе немного иначе, но так уж
вышло.
Конечно, во время самой вечеринки пищи для размышлений хватало.
Нормально ли общаются Майк с Фрицем (они говорили о ловле тунца, а потом
стали обсуждать, как одеваются теннисисты из Восточной Европы), не слишком
ли долго Эми рассказывает Марли про свой развод. Надо было опорожнять
пепельницы, подливать вина, менять кассету Нино Роты (саунд-треки к фильмам
Феллини) на африканскую музыку с бонго-бонго. Я, как могла, старалась
поменьше общаться с гостями. Как, черт возьми, Холли Голайтли удавалось
находить в этом удовольствие? Звонок внизу звонил не переставая, но наверх
никто не поднимался (я тогда не знала, что в середине вечера замок заело).
Мне казалось, что с минуты на минуту придет еще сотня человек, а когда этого
не произошло, я вылезла на пожарную лестницу, чтобы посмотреть, кто внизу -
может, они позвонили и убежали.
- Стой, Элинор! - услышала я крик одного из гостей. - Не делай этого!
Не прыгай!
На секунду я почувствовала себя на вершине успеха. Выползая в своей
зеленой пижаме из окна на пожарную лестницу, я, конечно же, выглядела
блистательной хозяйкой.
Теперь оставалось только, чтобы в дверь позвонил мужчина, который бы
меня действительно интересовал. Тогда вечер, безусловно, удался бы. Но я не
ждала никого, кто бы мне хоть мало-мальски нравился.
Наконец звонок таки раздался, и я слетела с пожарной лестницы. Это был
Ян, причем с чемоданом. Я залпом допила свое вино.
- Привет, - сказал он. - Как дела?
- Нормально, - сказала я. - Проходи. Надеюсь, ты не собираешься ко мне
переехать. Здесь и так повернуться негде. - Меня сбил с толку чемодан.
- Не волнуйся, - сказал Ян. - Просто как раз сегодня моя подружка меня
выгнала. Я решил заглянуть к тебе, а уж потом пойду в гостиницу.
- Выпей вина, - предложила я и повела его в комнату, где в позе
испанской махи, отдыхающей на коробках из-под мыла, возлежала Эми. На самом
деле возлежала она на футоне Футон - японское ватное одеяло или тюфяк.,
который обычно служил мне и кроватью, и креслом. Я достала фотоаппарат,
чтобы сделать несколько компрометирующих снимков. А потом взглянула на часы.
Не то чтобы мне было совсем тошно, просто я не могла дождаться, когда все
это закончится и я смогу наконец расслабиться. Мне осточертело веселиться.
Веселье дается мне с трудом, оно меня травмирует. В некотором смысле гораздо
веселее обходиться без него. По мне, веселиться -то же самое, что
нервничать. Я подумала, что, пожалуй, предпочла бы в одиночестве предаваться
депрессии.
Тем временем появились Марк и Борегар, причем пришли они явно вместе.
- Привет, ребята, - сказала я. - А где Тина и Бетой? - Я полагала, что
они приведут с собой жен.
- Ох, - сказал Марк, вытащил сигарету и пошел искать зажигалку.
- Мы не знали, что надо приходить с женами, - сказал Борегар и со
смущенным видом направился к столу взять что-нибудь закусить. Наверное, он
зацепился за ножку стола, с размаху на него навалился, и стол рухнул.
Недопитое вино в пластиковых стаканчиках и остатки сыра полетели на пол.
Сразу трое бросились все убирать.
- Господи! Извини, - сказал Борегар.
Ян поднял стол, залез под него и все подкрутил как надо. Я взглянула на
него с интересом.
- Не беспокойся, - сказала я. - Не думаю, что этот стол предназначался
для практического использования. Он был всего лишь платоновской идеей.
Все курили, но - странная вещь-ни у кого не было спичек. Кажется, все
вокруг было усеяно пустыми спичечными коробками. Но пока кто-то один курил,
другой мог прикурить у него. У холодильника меня поймал Тед.
- Как ты считаешь, Элинор, - спросил он, - дети рождаются такими, какие
они есть, или родители все же могут влиять на формирование личности? - У
Теда восьмилетний сын, который далеко пойдет. Он уже организовал рок-группу,
и они записали какой-то хит.
- Не знаю, - сказала я, пытаясь улизнуть. - Я на днях была в Сохо и
видела женщину с огромным шимпанзе, одетым в костюм и ботинки. Странно,
правда?
- Я видел в Воге фотографии твоих украшений, - сказал Тед.
- Прошу прощения, - сказала я и заперлась в ванной. Когда я вышла,
оказалось, что почти все вино кончилось, и у меня, наконец, появился шанс
избавиться от гостей. Удивительная вещь: каждый из мужчин решил, что я
пригласила его потому, что в него влюблена, хотя на самом деле все было
совсем не так. И каждый целовал меня на прощание и говорил, чтобы я не
волновалась - он скоро мне позвонит.
- А ты познакомился с моей подругой Эми? - спрашивала я.
Я решила, что все разошлись, но Марк с Борегаром и Ян сидели на диване
и приканчивали двухлитровую бутылку вина, которую они припрятали. Поняв, что
уходить они не собираются, я легла на футон и протянула свой стакан, чтоб и
мне налили.
- Боже мой! - сказала я, обхватив голову руками. - Напомните мне, чтобы
я больше ничего подобного не устраивала.
Они сидели - ни дать, ни взять герои из Трех бездельников Три
бездельника - телевизионный комедийный сериал. - и ждали, что я буду делать
дальше.
- Мне было б легче, если бы у меня был парень, - сказала я, - с которым
можно было бы разделить ответственность. Я начинаю думать, что уже никогда
никого не встречу.
- Позволь мне кое-что тебе сказать, - пробормотал Борегар заплетающимся
языком. - Зачем по пустякам впадать в отчаяние?
- Позволь мне кое-что тебе сказать, - заявила я.-Я и при Стасе
постоянно впадала в отчаяние. Я вообще считаю, что жизнь есть акт отчаяния.
- Борегар озадаченно посмотрел на меня.
- Она терпеть не может оценочных суждений, - сказал Ян.
- Спасибо, - сказала я. Несколько минут все молчали. Кассета
закончилась, и в комнате воцарилась тишина. - Что ж, - сказала я наконец, -
слава богу, все позади.
- А что, собственно, у тебя было на уме, Элинор? - спросил Марк.
- Это была просто вечеринка, - сказала я. - А куда ты дел Тину?
- Я сказал ей, что не хочу, чтобы она сюда шла, - ответил Марк. Он
успел здорово накачаться. - Сказал, что мне необходимо иногда выходить без
нее. - Интересно, а почему в таком случае он проводит столько времени с
Борегаром? Значит, не независимости ищет, просто с ней не хочет быть.
- Наверное, я скучаю по Стасу, - сказала я. - Я делала сегодня
что-нибудь ужасное?
- Ничего плохого ты не делала, - сказал Борегар.
- Не больше, чем остальные, - сказал Марк.
Я была пьяна и чертовски устала.
- Сама знаю, - сказала я. - Знаю и все равно непрерывно терзаюсь.
- Никогда из отношений с другим человеком не получается того, что
ожидаешь, - сказал Ян.
- Значит, это невозможно, - сказала я.
Борегар потянулся за сигаретой.
- Черт, все время забываю, что нет спичек, - сказал он. - Послушайте, а
может, я попробую прикурить от плиты?
- Она не работает, - ответила я и вспомнила, что, когда была маленькой,
родители учили меня пользоваться электроприборами - не совать пальцы в
розетку, не включать ничего мокрыми руками. Они наверняка упустили что-то
важное.
- Плита не работает? - переспросил Борегар.
- Завтра придется звонить в Кон Эд, - сказала я. Марк налил нам еще
вина.